Была и еще одна существенная сторона вопроса. Необходимо было, как всегда в таких случаях, вникнуть в тактику контрразведки, раскрыть ее ходы и планы. Почему контрразведчики из английской полиции (“сеттльмента”) поручили управляющему поговорить с курьершей? Они не могли ожидать, чтобы курьерша, обладающая экстерриториальным паспортом, рассказала в частной беседе о делах и людях нелегальной организации. С другой стороны, такой разговор предупредил бы человека, который занимается шпионажем, о подозрениях, которые против него имеет контрразведка. С какой стати полиция пошла бы на такой риск?
Напрашивается вопрос: не хотела ли полиция установить связь Джона с курьерами, то есть с той подпольной организацией, представителями которой эти курьеры являлись?
Логика фактов говорила в пользу именно такого образа действий контрразведки. Ответа на вопрос полиция могла добиваться двумя путями.
Во-первых, по невольной реакции курьерши на сообщение управляющего полиция надеялась выяснить, знает ли курьерша Джона, известна ли ей его фамилия. Здесь результат поисков был отрицательным. Но оставался еще второй путь проверки: если Джон имеет отношение к той организации, что и курьерша, разговор последней с управляющим станет ему известен, и он постарается немедленно исчезнуть. Поэтому исчезновение Джона подтвердило бы связь его с подпольем, к которому принадлежали курьеры».
В телеграмме Центру от 1 марта 1934 года была предложена следующая линия поведения резидентуры: «Учитывая, что у полиции против Джона могут быть только подозрения, мы рассчитываем при правильной тактике с нашей стороны дело серьезного оборота не примет. Мы приняли следующие решения: 1. Джона совершенно отстранить от нашей работы. Внешне он пока будет продолжать свои дела. Японское предприятие придется в умелой форме ликвидировать, поскольку нельзя строить аппарат вокруг человека, который попал в поле зрения полиции, но ликвидацию будем проводить постепенно, чтобы не вызвать лишних подозрений. Джон совершит намеченную поездку на острова, но ни с кем из наших связываться там не будет; будет вести торговые переговоры. 2. Аппарат примерно на месяц частично законсервируем. Прекращаем на это время прямую связь с нашим китайским аппаратом».
Через два дня Центр ответил согласием: «Предпринятые организационные мероприятия совершенно правильны, санкционируем. В случае жары действуйте решительно. Усильте бдительность».
Не последнюю роль в локализации «провала» сыграли личные отношения «Абрама» — Бронина с Берзиным.
«Наша линия оказалась правильной, — утверждал «Абрам». — Джон благополучно съездил на острова, спокойно провел ликвидацию токийского дела и фотомагазина. Уехал он 23 мая, через два с половиной месяца после получения сигнала о беседе управляющего с курьершей Большого дома».
«Проваленный» «Джон» не только «спокойно» провел ликвидацию дела, но встретился с «Рамзаем» и получил от него почту, что было совершенно недопустимо, исходя из выводов, сделанных «Абрамом» и одобренных Центром. Более того, судя по оргписьму «Рамзая», «Джон» не ведал об уготованной ему участи. В майской почте «Рамзай» писал: «Обсудите, пожалуйста, с Джоном ряд организационных вопросов, которые касаются моей здешней работы. Я подробно обсудил эту проблему с Джоном, и он прекрасно информирован о моих намерениях и желаниях».
Если допустить, что разговор между женщиной-курьером и управляющим отеля, в котором была упомянута паспортная фамилия Джона, имел место, «выводом» «Джона» из Китая через два с половиной месяца после разговора «Абраму» удалось подтвердить подозрения английской полиции.
Возможно, речь шла о сведении счетов представителя ОМСа в Шанхае с «Джоном» (паспортную фамилию которого он знал) или с самим «Абрамом» путем «вброса» дезинформации. Но какие счеты у «Абрама» были к «Джону»? Почему он на корню загубил успешно проведенную легализацию «Джона» в Японии, проведенную людьми «Рамзая»? Может быть, дискредитируя «Джона», он пытался набросить тень на Зорге, на которого вскоре написал форменный донос?
В июне 1934 г. агент шанхайской резидентуры, проходивший под номером 202, сообщил «китайскому помощнику» «Абрама» (№ 101), а до этого «Рамзая», что у него есть близкий друг, полковник, занимающий должность помощника начальника штаба командующего шанхайским гарнизоном. По словам № 202, ранее полковник служил военным атташе в Токио и сохранил связи с японскими военными кругами. К тому же он настроен революционно и пользуется личным расположением Чан Кайши. На основании проведенных с полковником бесед, № 202 был уверен, что тот согласится «работать для революции».
Новость чрезвычайно заинтересовала «Абрама». Вербовка полковника открывала серьезные возможности развертывания работы в Японии. 25 июня 1934 года «Абрам» сообщил Центру: «Окончательное мнение о человеке, полученном через 202-го, еще рано высказать; возможности его использования могут оказаться весьма своеобразными». Насколько было обоснованно мнение № 202, можно ли было принимать на веру его рассказ? Если полковник занимал должность военного атташе, значит, он был связан с чанкайшистской разведкой. Сам факт, конечно, не говорил против его вербовки, но это, безусловно, подразумевало, что к полковнику следовало внимательно присмотреться. Особенно тщательной проверки требовали его связи с японцами: нельзя было исключить, что полковник работал на них.
Вместо этого «Абрам» решил, что с полковником встретится его помощник № 101 («Эрнст»), надежный человек «Рамзая». Это был самый короткий, но неверный путь. 101-й вынес из встречи с полковником радужное впечатление: в разговоре с ним полковник намекнул, что у него якобы имеются три японских агента, а перспектива заполучить сразу трех японских агентов казалась весьма заманчивой.
На следующую встречу «Абрам» решил пойти сам. Встречались втроем, № 101 привез полковника, которому в переписке был присвоен номер 208, на место встречи и выступал в качестве переводчика. В письме Центру от 9 августа 1934 года «Абрам» сообщал: «208-й производит впечатление разведчика. Я всякими путями пытался у него выведать, не состоит ли он в какой связи (безразлично, какова форма этой связи) с нанкинской разведкой. Он категорически отрицает, что, конечно, ничего не доказывает. Это объясняет, что, будучи военным атташе, он работу определенного характера выполнял по собственной инициативе, передавая добытый материал военному министерству, в частности, тогдашнему заместителю военного министра Чен И (теперь губернатор Фуцзяна, японский агент, который является приятелем 208-го). Так или иначе, надо исходить из того, что мы имеем дело с разведчиком, который сразу все свои карты не раскроет… Его отношения с японцами мне тоже неясны. Факт, что японцы к нему очень хорошо относятся… Должен сказать, что личное впечатление он на меня произвел неплохое. У него, несомненно, есть определенная субъективная революционность… При условии правильного подхода к нему он может оказаться самым ценным нашим источником. Все дело в том, чтобы правильно с ним обращаться».
208-й сообщил, что он имеет задание от одного из секретарей Чан Кайши продолжать добывание материалов по островам. Это значило, что 208-й мог вести агентурную работу для советской разведки, прикрываясь этим заданием. «В случае чего, — писал «Абрам», — 208-й в глазах Нанкина будет чист, как ангел».
