Потом генерал подробно изложил мой маршрут. Я должна вернуться в Стокгольм, проставить необходимые визы в паспорте Элизабет Ханссон и получить деньги на дорогу. В три часа дня 23 февраля я должна сидеть в ресторане “Гранд-отеля” в Стокгольме в синем костюме с красным бутоном на левой стороне груди. Там со мной свяжется агент четвертого управления. Из Стокгольма я поеду в Осло, положу там на счет в банке тысячу долларов и через Копенгаген отправлюсь в Париж. Там закажу каюту на итальянском пароходе “Конте Верде”, он отплывает в конце июля из Триеста в Шанхай. В Шанхае я должна остановиться в гостинице на улице Бубблинг Уелл, где снова со мной свяжутся и сообщат, куда я должна дальше ехать.
В заключение генерал прочитал мне лекцию о политике. Предупредил, что, возможно, отношения СССР с Японией будут постоянно ухудшаться…Но меня ничуть не страшила угроза войны, я с нетерпением ждала приказа отправиться в путешествие»
[268].
О подготовительном этапе командировки Куусинен в Японию можно судить только по воспоминаниям самой Айно. А эти воспоминания — кривое зеркало. Из них следует, что, по сути, ее никто к командировке не готовил, а только снабдили деньгами. Она сама через свою знакомую выправила себе паспорт сначала на одно, потом на другое имя, под которым и появилась в Японии. С этой же знакомой отработала свою легенду.
Что действительно удалось сделать самой «Нигрит» в Стокгольме — это, используя прежние партийные связи, приобрести одно подлинное и три подложных (на подлинных бланках) корреспондентских поручения от шведских газет, после чего снова выехать во Францию, а оттуда 7 сентября 1934 года пароходом отплыть в Шанхай.
По легенде, она была состоятельной дамой из хорошего общества с литературными наклонностями, которая собиралась писать книгу о Дальнем Востоке, хотя литературный труд и не был для нее источником существования. Кругозор и интеллигентность «Нигрит» делали эту легенду правдоподобной. Шведский язык она знала как родной, неплохо владела немецким и английским. Внешность «Нигрит» также не противоречила легенде. С виду ей было лет сорок с хорошими манерами женщины из общества. «Абраму» пришлось сделать лишь одно замечание: для своего возраста она одевалась слишком броско. Замечание «Абрама» ее задело, но в конце концов она с ним согласилась. Зато в долгу Куусинен не осталась и в своих воспоминаниях дала не очень лицеприятную оценку Бронину — «Абраму» и вскоре ставшей его женой радистке шанхайской резидентуры «Элли» — Рене Марсо
[269]:
«Через несколько дней после моего приезда в отеле появилась молодая женщина, говорившая по-немецки. Она должна была отвезти меня к «шефу». Мы поехали на такси во французскую часть города… Шеф назвался доктором Босхом, женщина была радисткой, звали ее Элли.
Босх выразил недовольство тем, что я сама выбрала гостиницу. Это был резидент, глава тайной спецслужбы СССР в Шанхае, ему подчинялись все советские агенты на Дальнем Востоке. Он, правда, признал, что я на особом положении, потому что приказы буду получать прямо из Москвы. Он поинтересовался моим заданием, но я ответила, что конкретных заданий пока не получала. Ему это явно не понравилась. Я ни в коем случае не должна ехать дальше, пока он не получит на то разрешение из Москвы, сказал он. Последнее время трудно связаться по радио с «Висбаденом» (Владивостоком), поэтому я должна терпеливо ждать, так как с «Мюнхеном» (Москвой) прямой связи нет. Мне показалось странным, что он так неосторожно и без особой надобности раскрыл мне кодовые названия. Босх допустил и вторую небрежность: когда он ненадолго вышел из комнаты, на столе, среди бумаг, я увидела его паспорт. Я быстро в него заглянула: он был выдан на имя латыша Абрамова.
Элли тоже нарушила правила секретной службы, показав мне, что радиопередатчик хранится за шкафом. Родом она была из Люксембурга, в Шанхай приехала из Москвы на несколько недель раньше меня. Лишь через много лет я узнала, что настоящая фамилия Абрамова — Бронин, что они с Элли женаты, оба из Москвы. Они мне показались людьми малообразованными, и, находясь в Шанхае, я по возможности старалась их избегать. У Босха я однажды познакомилась с одним из его агентов — Войтом, представителем германской фирмы “Сименс“»
[270].
«Абрам», который жил в Китае по документам на имя Максима Риваша, совершил еще одну оплошность, допустив знакомство Куусинен с Войдтом.
Во время трехнедельной поездки на пароходе из Франции в Шанхай Куусинен завела ряд весьма полезных знакомств с японцами и проживавшими в Японии иностранцами. Знакомства, перешедшие в дружеские связи, обеспечили для нее в дальнейшем возможность достаточно правдоподобно обосновать свои поездки в Японию.
В числе таких знакомых, оказавшихся весьма полезными для легализации «Нигрит» и расширения ее связей в Японии, были:
1) Касама — японский посол в Португалии, направлявшийся с семьей в шестимесячный отпуск;
2) итальянец Ликвори, проживавший в Японии 12 лет, сын владельца солидной итальянской фирмы, торговавшей жемчугом. Отношения с ним перешли в особо близкую дружескую связь: он влюбился в «Нигрит» и предлагал ей вступить с ним в брак «по закону и религии Италии»;
3) итальянец-инженер д-р Нобиле, руководивший строительством в Японии крупной фабрики искусственного шелка.
«Нигрит» прибыла в Шанхай 1 октября 1934 года. А уже 4 октября последовало указание, отменявшее предыдущее: «Нигрит» на острова не отправляйте. Оставьте в Вашем аппарате». В оргписьме от 8 октября «Абраму» было разъяснено: «Вопрос использования Нигрит в Вашем аппарате согласуйте с нами по радио. Категорически запрещаем знакомить Нигрит с кем-либо из Вашего аппарата, в том числе из аппарата друзей (представители Коминтерна в Шанхае. — М.А.). О ее существовании никто, кроме Вас, знать не должен».
