Ульф на секунду задумался.
– Это, по крайней мере, правда, – ответил он. – Думаю, так оно и было.
Анна была в замешательстве:
– И как нам теперь действовать? Объявим его в розыск – пропавшим без вести?
– Придется, наверное, – сказал Ульф. – Если тело не найдется. – Он помолчал. – Она ведь с матерью живет, верно?
– Да.
– Тогда можно взять ордер на обыск их квартиры. И машины тоже. Кроме этого… Будем надеяться, кто-то из его друзей решит что-то рассказать.
Анна спросила, не думает ли Ульф, что молодого человека могли звать вовсе и не Сикстен.
– Если он лгал насчет своей работы, мог с тем же успехом солгать и насчет имени.
– Сколько лжи, – отметил Ульф. – Так много, что и не знаешь, что из этого стоит расследовать.
– В точности мои ощущения от этого дела, – сказала Анна. – Есть во всем этом что-то исключительно странное, но что именно, понять не могу.
Ульф пожал плечами:
– Думаешь, она это сделала?
– Не знаю, – ответила Анна. – Если, конечно, это не другая девушка – Сигне. Что, если он и ее водил за нос? Может, наш юный Сикстен гулял на стороне?
– То есть ты думаешь, что он встречался и с Сигне тоже, а потом ее бросил? Поэтому она его убила, а теперь пытается сделать так, чтобы мы заподозрили Бим?
Анна принялась развивать свою теорию дальше:
– Другими словами, Сигне пытается повесить на Бим преступление, которое совершила сама.
– Что-то это становится слишком сложно, – сказал Ульф.
– Жизнь – сложная штука, Ульф. В этом-то и проблема.
– А мы существуем для того, чтобы сделать ее проще?
Анна улыбнулась:
– Да. Приятно знать, зачем существуешь, правда?
Бим кипела от злости. Но злилась она вовсе не на полицейских – мужчина оказался добрым и явно ей сочувствовал; женщина тоже вела себя достаточно вежливо; нет, дело было не столько в них, сколько в том факте, что у них была фотография Сикстена. И пока она ехала домой на автобусе, перебирала в уме все возможные объяснения тому, что фотография оказалась в полиции. Она совершенно точно никогда ее не распечатывала и не вывешивала в социальных сетях. Насколько Бим помнила, она не показывала фотографию никому, кроме Линнеа Эк, Сигне Магнуссон и Матильды Фросберг. Кроме них, ее не видел никто – то есть вообще никто. Ну, кроме мамы, само собой, и этого парня – он посмотрел фотографию после того, как она ее сделала, но тут же отдал ей телефон обратно. И его друзья, конечно, – тот, со стрижкой под церковного хориста, и второй, который отпускал ехидные замечания – по крайней мере, ей показалось, что ехидные, потому что собственно слов она не разобрала. Это были все, кто когда-либо видел фотографию. И все же изображение каким-то образом попало в руки полиции – в Отдел деликатных расследований, или как там они себя называют.
Ей пришло в голову, что, может быть, ее телефон заражен каким-то вирусом. Компьютерные вирусы способны на удивительные вещи, и вполне возможно, решила Бим, что вирус может заставить телефон передавать информацию – изображения – без ведома владельца. Очень даже вероятно, учитывая коварство и хитроумие людей, которые создавали подобные вещи. И вот в результате некоего загадочного процесса невинное селфи, сделанное на улице, может очутиться в Детройте, на жестком диске у какого-нибудь хакера-одиночки, или на столе у агента секретной службы в Москве, или даже гораздо ближе – в Отделе деликатных расследований города Мальмё.
Но Бим быстро отбросила эти нелепые идеи. Единственное правдоподобное объяснение было гораздо прозаичнее: кто-то каким-то образом завладел ее телефоном и… И тут ее озарило. Кто-то одолжил у нее телефон и потихоньку переслал изображение себе. Нет, вдруг с ужасом осознала она. Не «переслал», а «переслала». Это была Сигне. Она была единственным, кроме самой Бим, человеком, который что-то делал у нее в телефоне: тогда, в университетской кафешке, Сигне одолжила телефон у Бим, и он находился в полном ее распоряжении минут десять, не меньше. И тут Бим вспомнила еще кое-что: в эти несколько минут она отходила к стойке, купить себе слойку по-датски. Тогда-то оно и случилось; тогда-то Сигне и отослала себе фотографию с телефона Бим. Нужно-то было всего ничего: пара кликов – и дело сделано. И со стороны незаметно, если, конечно, специально не приглядываться. Линнеа и Матильда были рядом, но они были слишком поглощены своими собственными телефонами и не заметили, как изменнические пальцы Сигне ловко воруют у Бим информацию.
Изменнические пальцы… Вот уж действительно, подумала Бим. У женщины, которая встречается одновременно с двоими – причем ни один из этих двоих и не подозревает, что у него отношения с патологически неверным человеком, – конечно, будут изменнические пальцы – и сердце, и лицо… Да у такого человека будет изменническим абсолютно все. Сигне была изменницей; Бим давно следовало бы это заметить и понять, что никакая она ей не подруга.
Но тут у Бим начались сложности. Зачем Сигне передавать фотографию Сикстена полиции? Вероятно, затем, что ей хотелось доставить Бим неприятности – и она своего добилась, потому что полиция явно убеждена, будто Бим как-то связана с исчезновением Сикстена. Но он же никогда не существовал, и поэтому было непонятно, как он мог исчезнуть. Как бы то ни было, Сигне явно хотела ей навредить: оставался только вопрос, почему у нее появилось подобное желание.
Ревность, подумала Бим. Сигне не хотелось, чтобы Бим с кем-то встречалась. Ей хотелось, чтобы Бим завидовала ей, Сигне, которая встречается сразу с двоими; притом что завидовать в обоих случаях было особенно нечему – по крайней мере, с точки зрения Бим. Один из ухажеров Сигне слегка шепелявил, отчего казалось, что он разговаривает как-то по-женски, а у второго была настолько светлая кожа, что под ней можно было разглядеть кровеносные сосуды. Если бы она – Бим – встречалась с кем-то по-настоящему, ей хватило бы вкуса выбрать себе кого-то не смахивающего на пособие по анатомии. Бим позволила себе улыбнуться при мысли, что, может, Сигне встречалась с двумя парнями из-за того, что из них двоих – при их очевидных недостатках – как раз получился бы один идеальный молодой человек. Надо бы как-нибудь поделиться этой мыслью с Сигне и посмотреть, как она отреагирует.
К тому времени, как Бим добралась до дома, решение у нее уже созрело. Теперь, когда ей было известно, что ее предала Сигне, можно с тем же успехом отплатить ей той же монетой. Она может сказать полиции, что видела Сигне с Сикстеном уже после того, как он якобы исчез, и что заявление о его исчезновении – которое могла подать только Сигне, – это идиотская выходка, призванная сделать больно ей, Бим. Это, конечно, была уже пустая трата времени полиции, что, как было известно Бим, являлось преступлением. Не слишком серьезным, зато Сигне придется иметь с полицией такой же разговор, как тот, через который только что прошла Бим, и это будет ей уроком не красть чужие селфи. Может, они ее даже оштрафуют; это будет совсем хорошо: урок, подкрепленный штрафом, запомнится еще крепче. Пускай Сигне никогда не понесет наказания за то, что водит за нос двоих ребят, – по крайней мере, ее накажут за другое. И потом, решила Бим, она вдобавок выскажет Сигне все, что она, Бим, о ней думает. Она скажет: «Я всегда знала, что ты мне не подруга». Да, так и скажет. «Ты мне не подруга», – хорошо звучит.
