Ульфу казалось, что был в этой логике какой-то изъян, если, конечно, не считать альтруизм краеугольным камнем личной вселенной. А у большинства людей, подумал Ульф, дела обстоят совсем по-другому.
– Человеку надо больше думать о себе, Карл, – сказал он.
На что Карл ответил:
– Нет, если он – не Иммануил Кант, Ульф.
И быстро добавил – потому что Карл всегда был немного застенчив:
– Не то чтобы я им был.
Эрик, сидевший у себя за столом, решил присоединиться к разговору:
– А он из какого отдела?
Карл мог бы засмеяться, но он этого не сделал; и Ульф тоже.
– Боюсь, он уже давно вышел в отставку, – ответил Карл. Нет никакого смысла, подумал он, объяснять про Канта Эрику, мир которого вращался вокруг рыбы, расписания паромов и прогноза погоды на островах.
Ульф задумался, откуда у Карла это его гипертрофированное чувство долга, и решил, что, должно быть, он перенял эту черту от своего отца, лютеранского теолога, завсегдатая телепередачи «Образ мыслей». Передача эта была посвящена злободневным вопросам морали, таким как вегетарианство, отношение к беженцам, защита окружающей среды, и тому подобной головной боли, способной превратить жизнь в этическое минное поле. У профессора Хольгерссона была неторопливая, вдумчивая манера говорить, прямо-таки созданная для формирования телеаддикции. Когда он участвовал в дебатах, оторваться было невозможно: хотелось бесконечно смотреть на него, слушать его звучную, размеренную речь. Он был довольно известен – даже среди тех, кто не особенно интересовался подобными вопросами, – а на радио даже появилась реклама, где некий актер, имитируя интонации профессора с искусством, свойственным некоторым представителям этой профессии, убеждал слушателей приобретать бренд мебели, поставлявшейся в разобранном виде.
Так что трудолюбию Карла, его надежности и методичности удивляться не приходилось. И его любви к чтению – в конце концов, он был сыном профессора. Проявлялась эта его черта в самые неожиданные моменты: когда они пили кофе в заведении напротив или в машине по дороге на место преступления, Карл вдруг сообщал Ульфу и Анне какой-нибудь удивительный факт, на который наткнулся, читая статью или книгу, рекомендованную ему отцом. Эти факты порой имели отношение к философии или даже к теологии, но круг чтения профессора был, по-видимому, гораздо шире, поскольку включал в себя книги и журналы по таким предметам, как, например, приматология, строительная инженерия и медицина. Работать со знатоком-самоучкой было бы не слишком приятно, но Карл никогда не нагонял скуку, и не раз бывало, что после какого-то его случайного замечания Ульф отправлялся в библиотеку, разобраться в том или ином смутном вопросе.
– Карл такой умный, – заметил как-то Эрик. – Почему он не стал каким-нибудь профессором вроде этого своего отца – а всего-навсего следователем?
– Он здесь потому, что верит в справедливость, – сказал Ульф. – И потому, что считает, что помогать людям – это правильно.
Эрик задумался:
– Что же он делает в свободное время?
Ульф ответил в том духе, что вряд ли у Карла вообще есть свободное время, учитывая недавнее прибавление в семействе и то, сколько он работает. И все же он явно находит время для чтения – этим, видно, он и занимается на досуге.
– Просто читает? – спросил Эрик. – Просто читает книги? И всякое такое?
– Да. Думаю, да.
Эрик в недоумении покачал головой:
– Надо бы спросить его, не хочет ли он как-нибудь поехать со мной порыбачить.
– Это можно, конечно, – ответил Ульф. – Но сомневаюсь, что у него найдется время.
Эрик пожал плечами:
– Если у тебя нет времени даже на рыбалку, тогда… Ну, какой тогда вообще во всем смысл?
Ульф решил, что продолжать дискуссию не стоит. Поэтому он просто сказал:
– Твоя правда, Эрик.
И на этом тема была закрыта.
То дело, о котором Ульф рассказывал доктору Свенссону в последний раз на консультации, началось с рядового рапорта из местного отделения полиции. У них вечно недоставало рук, и стоило случиться чему-то, что требовало серьезного разбирательства, дело направлялось прямиком в Отдел деликатных расследований. Дела эти могли бы передаваться обычным порядком в Следственное управление, но местные полицейские ценили хорошие отношения со следователями и старались не беспокоить их понапрасну. Тот факт, что дела часто передавались в спешке, означал, что не все случаи, достававшиеся отделу, были такими уж деликатными, но в общем и целом система работала. И только изредка им приходилось указывать, что исчезновение подростка или кража ноутбука – не совсем то, ради чего был основан Отдел.
Рапорт, который лег к ним на стол однажды утром, был довольно лаконичным: «Удар ножом на рынке. Ранение несерьезное, но локация необычная. Свидетели отсутствуют, пострадавший ничего не видел. Просьба расследовать».
Ульф прочел рапорт Анне вслух.
– Необычная локация? Что бы это могло означать?
– Насколько я понимаю, странное место.
– Но что имеется в виду – «локация» в смысле «место преступления» или в смысле «место, куда был нанесен удар»?
Анна рассмеялась:
– Ну, это уж вряд ли. Скорее, первое. Наверняка дело было за кулисами балагана с марионетками либо под прилавком с пацифистской литературой. Ребята агитируют на рынке почти каждый день. Что-нибудь в этом роде.
Ульф вздохнул:
– Нам, наверное, придется заняться расспросами. В полиции сказали, что кто-то из их людей будет на месте и посвятит нас во все детали. Но не думаю, что мы особенно много узнаем – пишут, свидетелей нет.
Анна захлопнула ноутбук и потянулась за сумкой:
– Составлю-ка я тебе компанию. Все равно мне нужно купить брокколи. И деревенских яиц.
До рынка они добрались в старом «Саабе» Ульфа светло-серого цвета. Когда-то машина была серебряной – краса и гордость дядюшки Ульфа, который жил в Гётеборге, – но со временем краска потеряла блеск.
– Это все каттегатский воздух, – сказал ему тогда дядюшка. – Много соли. Плохо влияет на некоторые краски, а серебро, как мне кажется, особенно чувствительно к этому делу. Но в остальном, Ульф, она бегает как новенькая. Натуральная кожа. Все работает. Абсолютно все.
Зрение у дяди стало неважным, и водить, к его сожалению, он больше не мог.
– Мне доставит огромное удовольствие знать, Ульф, что ты за ней приглядываешь. И надеюсь, она будет радовать тебя так же, как радовала в свое время меня.
Так оно и случилось. Ульф обожал машину, и, бывало, когда у него в силу тех или иных причин случалось дурное настроение, он брал ее прокатиться – просто так, без особой цели, почувствовать под собой дорогу, упоительный запах старой кожи в салоне, звуки, которые издает идеально работающий механизм: тиканье часов на приборной панели, ровное мурлыканье мотора; сочный щелчок прекрасно смазанной коробки передач. После этих поездок он всегда чувствовал себя гораздо лучше, и иногда ему начинало казаться, что те деньги, которые уходили на консультации у доктора Свенссона, было бы лучше потратить на бензин для «Сааба»: эти бесцельные выезды явно оказывали на его психику самое благотворное воздействие.
