Комиссар, однако, предвидел его сомнения.
– Нет, нет. Я не прошу вас поработать на стороне, – сказал он. – Это будет совершенно официальное уголовное расследование.
– А в чем, собственно, состав преступления?
– Подозреваю, это будет намеренное препятствование получению коммерческой выгоды. Это есть в уголовном кодексе, не помню только, какая статья – вечно забываю номера. Если вы намеренно ставите моему бизнесу палки в колеса, вы нарушаете закон. Соответственно, это становится делом полиции.
Ульф сказал, что он это понимает.
– И дело это деликатное потому, что местная полиция оказалась совершенно бессильна. Они говорят, что почвы для подозрений нет, и не считают, будто здесь имеет место преступный умысел. – Комиссар немного помолчал. – Я, конечно, могу отдать им приказ провести расследование более тщательно. Но в этом случае наружу наверняка бы выплыло, что я помогаю родне, и меня бы тут же обвинили в превышении служебных полномочий. Теперь вы понимаете, в чем сложность?
Ульф ответил, что понимает.
– Я об этом позабочусь, – сказал он. – Положитесь на меня. Просто дайте мне адрес этого спа – и я все улажу.
Комиссар поднялся со своего места:
– Я очень вам благодарен, Ульф. И доложите мне, если… когда вы что-то узнаете.
Они пожали друг другу руки, и комиссар, провожая Ульфа к выходу из кабинета, спросил:
– Как, вы говорите, название того лекарства, которое прописали вашей собаке?
– Кломипрамин.
– Интересно, – сказал комиссар. – Как думаете, действует оно на кошек?
– Очень может быть, – ответил Ульф. – Но боюсь сказать наверняка.
– Потому что у нас, кроме собаки, есть еще кошка, – сказал комиссар. – Кошка эта принадлежит моей жене – я сам, понимаете ли, совершенно не кошатник. И эта кошка – трудная личность. Даже, я бы сказал, антисоциальная. Проходишь мимо стула, а она пытается зацепить тебя когтями. Иногда даже до крови.
– Можно, конечно, попробовать, – сказал Ульф. – Но у кошек иногда просто бывает дурной характер, вы не находите? А с расстройством личности ничего не поделаешь. Кошки в глубине души – психопаты.
У комиссара сделался разочарованный вид.
– А как долго обычно живут кошки?
– Довольно долго, – ответил Ульф. – В некоторых случаях – до двадцати лет.
Комиссар вздохнул.
– У каждого в жизни свое бремя, не так ли? – спросил он.
– Да, – сказал Ульф.
Они снова обменялись рукопожатиями, и Ульф вышел из кабинета. Когда он вернулся в контору, его уже ждал имейл от помощника комиссара, где сообщалось название спа и телефонный номер владельца.
…Когда Ульф вернулся, время было уже почти обеденное. Карл уже ушел – он предпочитал съедать свой сэндвич в парке по соседству, а Эрик, который любил обедать у себя за столом, перелистывал журнал, посвященный рыбалке.
– Ты жив, – отметила Анна, когда Ульф вошел в кабинет.
Эрик поднял от журнала глаза.
– Он действительно существует?
Ульф улыбнулся.
– Да, я остался в живых – и он действительно существует. Исключительно обаятельная личность. Вежлив. Всем интересуется. Именно такой, каким и должен быть комиссар полиции.
Анне не терпелось услышать подробности:
– А чего ему было нужно? Тебя повысят? Нас всех повысят?
– Или хотя бы отправят на пенсию пораньше? – добавил Эрик.
– Нет, – ответил Ульф. – На этот счет ничего сказано не было.
– И? – продолжала Анна. – Зачем он тебя вызывал?
– Простите, – сказал Ульф. – Я не могу об этом говорить.
Анна и Эрик уставились на него в полном недоумении.
– Но мы же коллеги, – сказала Анна. – Мы всегда рассказываем друг другу о том, что происходит. Иначе… – Тут она пожала плечами так, что стало ясно: ситуация грозит полным крахом деликатных расследований не только в Мальмё, но и, вполне может быть, по всей Южной Швеции.
– Да, – сказал Эрик. – У нас здесь нет секретов.
Но Ульф был непоколебим.
– Я дал комиссару слово, что не буду обсуждать это дело ни с кем. Мне очень жаль, но это означает и вас.
Анна снова пожала плечами.
– Превосходно, – сказала она. – Так, значит, тому и быть.
– Мне правда очень жаль, – попытался объясниться Ульф. – Мне ужасно хотелось бы вам рассказать, но я просто не могу. Поставь себя на мое место – ты бы сделала то же самое.
Это возымело эффект. Перестав обижаться, Анна предложила ему вместе пообедать в кафе, где она собиралась рассказать ему последние новости по делу Сигне Магнуссон.
– Что-то здесь происходит странное, – сказала она. – Такое ощущение, что кто-то пытается ловить рыбку в мутной водице.
Эрик поднял было на них взгляд, но потом снова уткнулся в журнал.
– Это дело было странным с самого начала, – согласился Ульф.
Когда они пришли в кафе, все столики у окна оказались уже заняты, и им пришлось сесть в задней части зала. Лучшие места были оккупированы буйной студенческой компанией, которая не обращала внимания ни на кого вокруг, а их вопли и смех заглушали разговоры за соседними столиками. Ульф поглядел на них с легким сожалением.
– Неужели мы были такими же? – спросил он.
Анна подняла глаза от меню:
– Да, думаю, именно такими. На самом деле ничего не меняется.
– И все же, – сказал Ульф. – В этом возрасте и понятия не имеешь, что рано или поздно ты изменишься, верно? Когда тебе двадцать, невозможно представить, каким ты будешь в сорок.
– Это что, английское стихотворение? – раздумчиво спросила Анна. – Срывайте розы поскорей…
– Подвластно все старенью…
[9]
Это произвело на Анну впечатление.
– Не думала, что ты так хорош в поэзии.
– Не так уж я и хорош, – ответил Ульф. – Нас заставляли учить стихи в школе. И мне, в общем-то, это нравилось – в отличие от остальных. Стриндберг, Эрик Аксель Карлфельдт; кое-кто из немцев; немного Шекспира. Кое-что из этого застряло у меня в голове. Но немного. – Тут он припомнил еще кое-что. – Ах да. Гомер. Мы читали Гомера.
– На греческом? – спросила она.
– Нет, на шведском. Гомер совсем неплохо звучит на шведском. Стоит только поменять имена – и получится типичная сага. Перевод Лагерлёфа. Помню, я тогда еще представлял, что действие «Одиссеи» разворачивается в Стокгольмском архипелаге. В том возрасте я еще не очень представлял, как, собственно, выглядит Греция. – Он помолчал, разглядывая меню. – Расскажи мне о Сигне. Чего там новенького.
