Ульф добродушно улыбнулся:
– Что ж, профилировать
[11] людей теперь не разрешают – а как насчет машин?
Солдат ухмыльнулся:
– Никак нельзя. Никакого профилирования ни при каких обстоятельствах. Это приказ.
– Даже офицеров полиции нельзя?
– Даже офицеров полиции. Понимаете, я-то понимаю, что вы – не террорист, который хочет нас тут взорвать, но я могу и ошибаться, верно? Так что я инстинктам доверять не имею права.
Ульф не мог с ним не согласиться. Но, усаживаясь обратно в «Сааб», объявленный солдатом безопасным после весьма поверхностного осмотра, он подумал: что произошло с доверием? Что за страной мы стали? Это были болезненные вопросы, и именно поэтому люди старались их избегать. И он, Ульф, не станет исключением. У него была работа, и он будет ее делать, делать как следует и – насколько это от него зависело – с состраданием. Остальное он оставит на совесть Истории, чем бы эта самая История на самом деле ни являлась: оставит тому, что люди раньше называли Богом, или Провидением, или даже Судьбою, – словом, тому, с чем не приходится спорить любому смертному, а уж тем более – сотруднику Отдела деликатных расследований Следственного управления города Мальмё. Даже сам комиссар, господин Альбёрг, на своем далеком Парнасе был вынужден исполнять волю вышестоящих небожителей из Стокгольма; а они, несмотря на все свои полномочия, должны были подчиняться диктату брюссельских властей и Европейскому суду в Люксембурге. И под властью подобных структур, подумал он, грандиозных и непоколебимых, мы и влачим свои ничтожные жизни, занимаясь повседневными делишками и пытаясь убедить себя в том, что мы – хозяева своей судьбы и что наши взгляды хоть на что-то влияют. И если так обстоят дела у него, Ульфа, то насколько же хуже положение Блумквиста, стоящего на несколько ступенек ниже его, или, если уж на то пошло, у Мартена, чье место было на самом дне общества, среди собак, для которых подчинение хозяину было всем, а любые свободы, ограничены или вовсе исключены.
Мартен… Он явно шел на поправку, и госпожа Хёгфорс докладывала, что во время последней прогулки он гонялся за безвременно опавшими листьями: до осени было еще далеко, и на улице было светло и тепло – именно то, что нравится собакам.
Припарковав «Сааб», Ульф улыбнулся. Ему было за что испытывать благодарность в этой жизни, пускай он и являлся лишь винтиком в громадной и сложной машине. Не в последнюю очередь ему хотелось сказать «спасибо» за то, кем он был – и где жил: в наше время найдутся вещи и похуже, чем быть шведом; и пускай на свете существовали люди, которые бы охотно его взорвали, – но были и другие, и очень многие, жизни которых угрожали целые армии – с генералами, с воздушными силами, со всевозможным дорогостоящим оборудованием, направленным всецело на их уничтожение. «Чужое несчастье, – подумал Ульф, – это и наше несчастье тоже: волны расходятся далеко, затрагивая жизнь любого из нас».
Надпись на указателе возле стоянки гласила: «КОМЕНДАТУРА». Ульф отправился в направлении, куда указывала стрелка, мимо строгих, геометрической формы клумб: цветы на них были высажены аккуратными рядами, очевидно, рукой военного садовника; но фланги, отметил про себя Ульф, все же подвергались атаке сорняков. После клумб ему встретился мощенный булыжником круг с двумя флагштоками посередине, один – со шведским флагом, другой – с флагом полка, насколько можно было судить по изображенной на нем военной символике: рог, барабан, копье. Флагштоки когда-то были белыми, но теперь краска местами облупилась, обнажив темную древесину.
Тут впереди показалась и комендатура: приземистое, невыразительное здание в три этажа неопределенного времени постройки; перед комендатурой были припаркованы официального вида автомобили, сияющие полировкой, с флагами на капотах. Полковник не заставил себя долго ждать, и всего через несколько минут женщина-капрал в щегольской форме – накрахмаленная и отглаженная юбка, два золотых шеврона начищены и блестят – провела его в просторный кабинет, располагавшийся в передней части здания.
Хозяином кабинета был полковник Боот Пуке
[12] Теорнфлихте, командующий Полумеханизированной пехотной базой имени Карла XII Густава, дворянин, бонвиван и удостоенный наград ветеран нескольких натовских миротворческих операций на Балканах, в Афганистане и много где еще. Полковник, мужчина лет сорока пяти, был в самом зените своей карьеры. Генералом ему становиться совершенно не хотелось, поскольку тогда ему пришлось бы поступиться другими своими интересами, а к его методам командования начали бы приглядываться всерьез. Полковник – это было именно то, что нужно: он мог распоряжаться на базе, как его душе было угодно, в теплой и радушной компании подчиненных ему офицеров, и у него было полно времени на столь любимые им вечеринки и официальные приемы. Спокойная, приятная жизнь – и другой ему было не нужно. Конечно, время от времени кто-то из его людей делал глупость – совершал преступление, например, в которое были вовлечены гражданские лица, или что-нибудь еще в этом роде – и тогда при решении вопроса приходилось выходить за рамки военной дисциплины. Подобные случаи особенно претили полковнику, поскольку требовали вмешательства штатских, и уж наверняка, думал он, приветствуя Ульфа у себя в кабинете, этот следователь здесь именно за этим. Быть может, убийство? Или это имеет какое-то отношение к исчезнувшему со склада динамиту? Полковнику эта история не нравилась с самого начала: вдруг динамит попадет не в те руки – ну, например, к грабителям сейфов – и начнутся вопросы относительно охраны и безопасности. Может, именно это привело… Как его бишь там? Ульфа Варга – ну и имечко – в его кабинет. Поглядим.
Полковник вышел из-за своего стола, чтобы пожать Ульфу руку. Потом подвел его к удобным креслам, стоявшим возле низкого столика у дальней стены. На столе были разложены разнообразные военные журналы и оружейные каталоги: «Высокотехнологичные вооружения» лежали здесь плечом к погону с «Современным пехотинцем» и обозрением, посвященным силам особого назначения.
Полковник заметил, что Ульф разглядывает обложки.
– Неплохо полистать на досуге, ха! – сказал он.
Ульф ткнул пальцем в «Высокотехнологичные вооружения».
– Полагаю, в наши дни все это – исключительно сложные устройства.
Полковник говорил сочным, низким баритоном, с небрежной тщательностью выговаривая слова и растягивая гласные. Такой акцент услышишь нечасто, подумал Ульф. У него появилось ощущение, будто он попал в черно-белый фильм тридцатых годов.
