– Так что Хампус бомбы обезвреживать не будет, – закончил он. – И не думаю, что полковник попробует провернуть еще что-нибудь подобное – спасибо моей ручке-диктофону.
Анна удивилась:
– У тебя есть ручка-диктофон?
Блумквист все не подходил к телефону. Ульф достал из нагрудного кармана ручку и продемонстрировал Анне.
– И где же кнопки? – спросила она. – Как проиграть запись?
Ульф, улыбнувшись, забрал у нее ручку.
– Никак, – ответил он. – Никаких записей она делать не может. – Он помолчал, засовывая ручку обратно в карман. – Но полковнику об этом знать не обязательно.
– Ха! – сказала Анна.
– Да, именно так полковник и говорил. Постоянно. Это у него манера речи такая.
– Господи, надеюсь, я не говорю постоянно «Ха!», – ответила Анна. – Ты бы мне сказал, верно?
Ульф заверил ее, что он немедленно сообщил бы ей о любых ее раздражающих привычках, но она и вправду очень редко говорит: «Ха!» Анна его поблагодарила.
– Как хорошо, что мы можем так свободно разговаривать друг с другом, – сказала она.
– Да, – согласился Ульф, но при этом подумал: «Я могу говорить с тобой свободно о чем угодно, кроме как об одной, очень важной вещи. Я не могу тебе сказать, как я к тебе отношусь, потому что я не могу позволить себе эти чувства. Эта тема закрыта для меня навсегда. Навсегда».
Блумквист подул на кофе.
– Слишком горячий, – произнес он. – Эти люди вечно подают кофе слишком горячим. А это вредно для слизистой оболочки желудка.
– Вы правы, Блумквист, – сказал Ульф. – У меня от горячего бывает изжога.
– Изжога – это очень неприятно, – отозвался Блумквист. – Кстати, я вам рассказывал, что со мной случилось месяца четыре или пять назад?
Ульф заикнулся было, что, может, они послушают об этом когда-нибудь в другой раз, но Блумквист уже начал свой рассказ:
– Просыпаюсь я как-то ночью. Часов около двенадцати. Нет, погодите, это был уже, наверное, час ночи – или даже позже. Жена моя спит очень крепко – ее и пушками не разбудишь, – и я не стал ее поднимать. Но как же у меня болело в груди – вот здесь, в середине. У меня были эти таблетки от изжоги, и я принял одну; или даже две – забыл уже сколько, но они не подействовали.
– Стоило мне лечь, и становилось только хуже, вот я и провел остаток ночи – то есть уже утро, – сидя на кресле в гостиной. В конце концов, часов уже около шести, до меня дошло, что никакая это не изжога. Тогда я разбудил жену, и она отвезла меня в больницу. Они меня поглядели, и сразу стало ясно, что у них на уме: сердечный приступ. Так что они сняли у меня ЭКГ, и знаете что? Сказали, типичная картина классического перикардита. Знаете, что это такое? Перикардит?
Анна сказала, что Джо ей как-то объяснял, но она все забыла. Джо говорил, что один его коллега этим болел.
– Ну, это воспаление перикарда, – пояснил Блумквист. – В большинстве случаев его вызывают вирусы. Вы их вдыхаете или они попадают внутрь вместе с едой, и вирусы оказываются в перикарде. От этого дела помогают противовоспалительные. Мне дали пару таблеток, и у меня все прошло. Но они сказали, что еще шесть недель мне нельзя будет напрягаться. – Он помолчал. – Вот вам и перикардит.
Ульф и Анна молча глядели на Блумквиста, который глядел на них в ответ.
Наконец Ульф произнес:
– Крайне неприятная штука.
– Да, – добавила Анна. – Как хорошо, что вы теперь здоровы, Блумквист.
– Этот бариста, с которым вы разговаривали, – сказал Ульф. – Думаю, нам тоже нужно с ним побеседовать.
Блумквист осторожно отпил глоток кофе, который все еще яростно исходил паром.
– Зачем? – спросил он.
– Потому что мы думаем, что у него – или у другого молодого человека, с которым встречалась Сигне, – был мотив как-то ей навредить. Один из них может иметь отношение к ее исчезновению.
Блумквист поразмыслил над этим несколько секунд, а потом сказал:
– Нет. Это не один из них. Или, по крайней мере, точно не бариста.
– Почему вы так уверены? – спросила Анна.
– Из-за того, как он мне об этом рассказывал, – ответил Блумквист. – Если бы он ей что-то сделал, он не стал бы со мной об этом болтать – по собственной инициативе. Он знает, что я служу в полиции, – я часто захожу туда в форме.
Блумквист немного подождал, чтобы до них дошла эта мысль, а потом продолжил:
– Если хотите знать мое мнение, эта девушка исчезла по собственной воле.
– Свалить вину на Бим? – подхватил Ульф. – Бим сообщила ее молодым людям, что она встречается с обоими. И Сигне решила ей отомстить.
– Но Бим тоже было за что ей мстить, – вмешалась Анна.
– Да, – сказал Блумквист. – Обе они с удовольствием устроили бы друг другу неприятности.
– Так кто из них это сделал? Бим или Сигне?
Блумквист потряс головой:
– Это все слишком плоско. В этом уравнении есть еще один фактор.
Анну он явно не убедил:
– И какой же?
– Линнеа, та девушка, которая сообщила в полицию.
Такого поворота Ульф не ожидал.
– А она-то тут при чем?
– При том, что бариста рассказал мне кое-что еще.
Ульф и Анна молча ждали, когда Блумквист продолжит свои откровения.
– Он сказал, что раньше встречался с Линнеа – до того как стал частью гарема Сигне. И у меня создалось впечатление, что Сигне увела его у Линнеа.
Ульф слушал его очень внимательно.
– И ей – Линнеа – это не понравилось?
– Надо думать, – ответил Блумквист. – А кому бы такое понравилось?
– Так, значит, у Линнеа был повод обижаться на Сигне, а Бим и Сигне были в обиде друг на друга?
Блумквист отпил еще глоток.
– Теперь уже немного остыл. Знаете, в один прекрасный день кто-нибудь обожжет себе язык и устроит тут светопреставление. – Он отпил еще кофе. – Обиды? Это уж точно.
Ульфу это стоило некоторых усилий, но ему нужно было знать, как поступил бы Блумквист:
– Так с кем нам нужно поговорить, Блумквист?
– С Линнеа, – ответил без колебаний полицейский. – Потому что это ей хочется, чтобы мы взяли Сигне в оборот, когда она объявится. Наверняка она надеется, что Сигне накажут за пустую трату времени полиции, за ее неисчезновение.
– Неисчезновение? – хором переспросили Ульф и Анна.
– Эта девчонка где-то поблизости, – сказал Блумквист. – Наверняка она сейчас живет у Линнеа, потому что она – Сигне – и не подозревает, что Линнеа на нее в обиде. Конечно, может быть, они обе наслаждаются спектаклем, наблюдая, как мы тягаем Бим на допросы. Schadenfreude
[17], как называют это немцы.
