Доктор Свенссон продолжал бесстрастно ему внимать.
– И зубы у него тоже были большие, – сказал Ульф.
Брови доктора Свенссона поползли вверх.
– Днем с ним можно было вести вполне нормальный разговор, – продолжал Ульф. – Но ночью – я в этом убежден – ночью мы слышали, как он воет по-волчьи.
Доктор Свенссон снял очки и протер их платком.
– Как интересно, – сказал он. – А что же дальше?
– Когда я зашел проверить, все ли в порядке с ним и с его женой, он был весь какой-то растрепанный – и явно не в своей тарелке. Я практически уверен, что за минуту до того он сидел в кустах – и выл, как волк.
Доктор Свенссон спросил, всё ли на этом.
– Всё, – ответил Ульф.
Доктор Свенссон сложил руки на груди.
– Это не так уж необычно, как вам кажется, – сказал он. – Я не говорю, что подобное происходит постоянно, но такие случаи известны.
– Только не говорите мне, что теперь я должен верить в вервольфов, – ответил Ульф.
– Нет, – ответил доктор Свенссон. – Как вам известно, я – рационалист. Я верю в разум и в то, что всякое явление имеет научное объяснение. Поэтому в вервольфов я не верю.
– Рад это слышать, – сказал на это Ульф. – И все же должен сказать, мне было сильно не по себе. Если бы я в них верил – что, конечно же, не так, – воображаю, я сильно бы испугался. Это было исключительно неприятно.
Доктор Свенссон кивнул.
– Вполне естественно, – сказал он. – Психически больные люди вселяют тревогу. Помню, я в первый раз с этим столкнулся, еще когда был студентом-медиком, задолго до того, как начал изучать психологию. На меня тогда это произвело крайне отталкивающее впечатление – неприкрытый ужас, неприкрытое страдание. Люди не всегда догадываются о подобных вещах.
И он рассказал Ульфу о характерных чертах ликантропии.
– Клиническая зооантропия – крайне странное заболевание, – сказал он. – Ликантропия вовсе не так уж уникальна. Бывают расстройства, когда больной убежден, будто он – корова или – это очень редкая форма – что он змея. Убежденность эта бывает исключительно сильной, и больному бесполезно говорить, что, мол, вы вовсе не волк. Это не сработает.
– Нет?
– Нет. Потому что суть расстройства именно в этом – вы в него верите.
Ульф спросил о том, что может быть причиной.
– Истерия либо какое-нибудь аффективное расстройство, – ответил доктор Свенссон. – А может, дело в физиологии – что-нибудь с лобными долями либо поражение лимбической системы. Я бы заподозрил некое первичное заболевание – возможно, шизофрению либо депрессию, и уже исходя из этого назначил бы лечение. – Он немного помолчал. – Этот бедняга – кто-нибудь поможет ему обратиться к врачу?
– Думаю, да, – ответил Ульф. – Кузен его жены имеет… некоторые рычаги давления.
Доктор Свенссон взглянул на Ульфа:
– Знаете, господин Варг, у вас очень интересная жизнь – гораздо интереснее моей.
Ульф вздохнул:
– Иногда мне хочется, чтобы она была попроще. Иногда мне хочется, чтобы у меня была простая, обычная работа – с девяти до пяти.
– Думаете, это пришлось бы вам по душе?
– Скорее всего, нет, – признался Ульф. – Мне стало бы скучно – наверное.
– Стало бы, как мне кажется, – ответил доктор Свенссон. – Вам нужно, чтобы в жизни время от времени происходило что-то хорошее, – как и всем нам. Пусть даже мы и не знаем, как это назвать.
– Не знаю я, что мне нужно, – сказал Ульф. – Наверное, любить кого-то. А у меня этого кого-то нет. Или, скорее, я не могу себе позволить быть с ней.
Доктор Свенссон с сочувствием посмотрел на него:
– Потому что вы знаете, что это было бы нехорошо?
– Да, – ответил Ульф. – Потому что это было бы нехорошо. Это слишком многое бы разрушило.
Доктор Свенссон вздохнул:
– Даже сказать вам не могу, сколько людей, сидя вот так, у меня в кабинете, в этом самом кресле, в котором сидите вы, рассказывали мне, как они нуждаются в любви.
– И вы ничего не можете с этим поделать?
– Не могу. И они тоже – в большинстве случаев. Но как это было бы хорошо – взмахнуть волшебной палочкой и дать им ту развязку, к которой они стремятся.
– Развязку? – переспросил Ульф.
– Да, развязку. Мне пришло в голову, что вам как следователю может быть близко это понятие. Ведь в этом – вся ваша работа, не так ли?
– Бывает иногда, – ответил Ульф. – Но иногда – нет.
После консультации у доктора Свенссона Ульф вернулся в контору. Анна с головой зарылась в бумаги, но с готовностью согласилась сделать небольшой перерыв на кофе. И они с Ульфом отправились через дорогу в кафе. Их любимый столик был занят шумной студенческой компанией, так что они уселись в глубине зала.
– Все уладилось? – спросила она.
Ульф кивнул:
– Думаю, да.
Анна знала, что он не вправе больше ничего говорить, и не стала расспрашивать дальше. Но все-таки задала вопрос о том, узнал ли он что-нибудь интересное лично для себя.
– Кое-что о ликантропии, – ответил Ульф. – И немного о нудистах. Ах да, и о «Саабах-92» с витамином D – но это уже благодаря Блумквисту.
– Ничего особенного, значит, – сказала, улыбаясь, Анна.
Как он любил эти ее остроумные недомолвки – как он их любил. Но потом ему вспомнился тот разговор насчет метонимий и направлений, в которых не стоит двигаться. В этом направлении двигаться точно не стоило. Это было просто нельзя. Это была запретная территория – сады невинности с их яблоневым древом, вот только в садах этих скрывался змей, будь то метонимия или вполне реальная гадюка.
– А как насчет тебя? – спросил он. – Что ты поделывала эти несколько дней?
Анна сделала глоток кофе. «Ответить нетрудно – думала о тебе», – мелькнуло у нее в голове. Но этого говорить ей было никак нельзя. Поэтому она ответила:
– У девочек было соревнование по плаванию.
– Вот это да! – сказал Ульф. – И как они справились?
– Проиграли, – ответила Анна. – Пришли последними.
– Какая жалость, – сочувственно сказал Ульф. – Но все мы рано или поздно проигрываем, верно?
– Верно.
– А как на работе? Что-нибудь интересное происходит?
– Ты просто не поверишь, – сказала Анна. – Ты просто не поверишь, но тот парень – который в работает в кофейне, – он был объявлен в розыск, пропавшим без вести. Родители пришли в полицию. Понимаешь, он живет с родителями.
Ульф, потеряв дар речи, смотрел на нее. Те ботинки в квартире Линнеа…
