– Он прихрамывает на одну ногу, у него морщинистое личико и абрикосовый цвет, – рыдала дама, утирая глаза платочком. – Мой бедный Байрон! Он казался таким обходительным. Он был очень респектабельным, этот джентльмен, я думала, что он доктор. Он рассказал мне, что служил в русской императорской гвардии и вынужден был бежать из России, скрываясь от полиции из-за убийства какого-то негодяя на дуэли. А когда этот джентльмен ушел, я обнаружила, что Байрон исчез!
– Легран, – обратился к французу Фаберовский. – Зайди потом ко мне, я познакомлю тебя с мистером Гуриным.
Миновав приемную с захлебывающейся слезами леди, Фаберовский ввел Владимирова в большое помещение, окна которого выходили на Стрэнд. В кресле за столом, заваленном бумагами, сидел молодой рыжий парень с засученными рукавами на поросших шерстью лапищах.
– Батчелор, – обратился к нему Фаберовский, – пока мы тут с моим русским коллегой мистером Гуриным будем вести беседы, сбегай в «Ангел и Солнце» и притащи нам чего-нибудь выпить.
Батчелор взял с бюро бидон и отправился в трактир по соседству. Вскоре он вернулся с пивом и двумя завернутыми в бумагу бифштексами. Фаберовский достал два высоких тонкостенных стакана и развернул бифштексы.
– Так как же пан намерен поступить с полученными деньгами? – спросил у Артемия Ивановича поляк, как только они уселись за трапезу и приняли по первому стаканчику.
Артемий Иванович долго молчал, терзая зубами бифштекс, держа его обеими руками за отсутствием вилок, о которых поляк забыл позаботиться.
– Я не верю вашим россказням про гостиничных воров и прочую дребедень, – наконец ответил он, запив проглоченный бифштекс пивом. – Надежнее всего моим деньгам находиться при мне.
– Посмотрите, пан Артемий, вон туда в угол. Видите это восьмое чудо света, несгораемый шкаф от Гибсона и Ко.? У него две дверцы, одна спереди, другая сзади. Та, что спереди, фальшивая, и составляет единое целое со всем корпусом. Можно вертеть на ней ручки до помешательства. Чтобы проникнуть сейф, нужно сперва догадаться отодвинуть его от стенки. Мы можем положить деньги сюда и тогда никто не сможет на них покуситься.
Артемий Иванович вытер руки о штаны, подошел к несгораемому шкафу и попытался сдвинуть его.
– Нет, не пойдет. Надорвуся я с вашим шкафом. Сами туда прячьте свои денежки.
Фаберовский понял, что он сделал промашку, наврав про свой сейф с три короба. Артемий Иванович, приняв все за чистую монету, отказался от идеи положить деньги в сейф только из-за физической трудности для него получать их обратно самостоятельно. Тут же поляк сделал еще одну ошибку.
– Я пошутил, – сказал он. – Сейф открывается спереди.
– Ага! Так вы, оказывается, еще и лжец! Мои деньги – это не тема для шуток. К тому же они казенные.
– Шеф, вы можете себе представить, чтобы какому-нибудь здравомыслящему джентльмену пришло в голову проникнуть в дом к старой леди, чтобы на глазах у всех схватить собаку и убежать с ней? – вмешался в их разговор завершивший допрос Легран. – Ведь собаки, особенно мопсы – такая дрянь!
– Собаки, бабы какие-то старые! – патетически воскликнул Артемий Иванович. – Подозрительное тут место, я вам скажу. Нет, оно совершенно не подходит для хранения денежных сумм, доверенных мне русской казною!
На том они и расстались. Потерпев поражение, Фаберовский отбыл к себе домой в Сент-Джонс-Вуд, а Артемий Иванович, предварительно спросив у Леграна, где здесь самый дорогой часовой магазин, и получив ответ, что это магазин «Женевские часы» Генри Кэпта на Риджент-стрит, 151, направился прямиком туда и приобрел дорогие часы на золотой цепочке с рубином на брелоке. После этого он вернулся на Стрэнд, в ресторан Гатти, чтобы обмыть покупку. И только вечером, опомнившись, после долгих и мучительных объяснений на пальцах с констеблями, был посажен одним из них в омнибус и доставлен на Брук-стрит.
Глава 4
2 августа, в четверг
В отеле Артемий Иванович освоился довольно быстро. Лакеи здесь неплохо говорили по-французски и беспрекословно выполняли любое его пожелание. Хорошенько выспавшись и отдохнув, Владимиров решился устроить первый на английской земле торжественный прием. Он пригласил на этот прием трех человек: Ольгу Алексеевну Новикову, с которой накануне его познакомил Фаберовский, Тамулти и еще какого-то русского, встреченного им случайно в коридоре и признанного за своего по спесивому выражению лица. Когда он навел справки, выяснилось, что это был действительный статский советник Бутенев, советник посольства в Лондоне. Тамулти, который сначала согласился, узнав, что на обеде будет женщина, отказался от приглашения, сказав, что он недолюбливает «этих коров».
В половине седьмого вечера Артемий Иванович извлек из своего чемодана пересыпанный от моли персидским порошком синий вицмундир министерства народного просвещения с пустыми суконными погонами «не имеющего классного чина», велел коридорному почистить его штиблеты, а сам босиком встал перед трюмо и, облачившись, принялся примерять имевшиеся в его распоряжении украшения. Постепенно на его груди разместились доставшаяся от папаши серебряная медаль «За прививание оспы», сделанный из обручального кольца матери по собственному эскизу Артемия Ивановича одним знакомым ювелиром знак «Болевшему корью 1871 года», памятный знак в честь открытия Петергофской прогимназии, такой же за «Первую военно-конскую перепись 1876 года», медаль за турецкую войну и медаль «За усмирение Венгрии и Трансильвании 1849 года». Последнюю он, впрочем, с сожалением снял, вспомнив, что родился шесть лет спустя. Он долго не знал, куда пристроить наградной перстень «За полезное», потому что ему казалось, что на руке его никто не заметит, но так и не найдя ему места, надел на средний палец.
Ровно в семь часов во всем своем великолепии он спустился в ресторан, где специально для него в отдельном купе был накрыт стол на три персоны. Вскоре подтянулись и гости. Новикова была в черном вечернем платье, а Бутенев во фраке, изумительно облегавшем его полноватую фигуру, и орденом Владимира 3 степени на шее. Артемий Иванович уже стал сожалеть, что пригласил Бутенева, потому что тот оказался, во-первых, хорошо знаком с Новиковой, а во-вторых, сразу принялся жрать, как какой-нибудь проглот, несмотря на фрак и высокий чин.
– Вы служите по министерству народного просвещения? – первым же делом спросила у Артемия Ивановича Новикова, заняв место за столом.
– Имел честь, – скромно ответил Артемий Иванович, по русскому обычаю заправляя салфетку за ворот и подзывая к себе метрдотеля.
– Тогда вы должны знать моего мужа, генерал-майора Новикова. Судя по шитью вашего мундира, вы принадлежите к тому же петербургскому учебному округу, которому Иван Петрович три года является попечителем.
– Увы, – сказал Артемий Иванович. – Мы давно в отставке-с.
Подошел метрдотель и предложил выбрать из меню спиртные напитки, порекомендовав несколько имевшихся в ресторане французских вин урожая 1863 года. Артемий Иванович выбрал три бутылки бордо. Лакей принес поднос с бутылками, открыл их и предложил Артемию Ивановичу отведать.
