– Бежим! – Даффи метнулся обратно в дом, увлекая за собой Конроя.
Коннолли была так взволнована, что долго не могла прийти в себя. Только после того, как она отхлебнула из бидона, она немного успокоилась и вошла в дверь, за которой скрылись ирландцы. На темной мрачной лестнице за дверью уже никого не было. Жемчужной Пол вдруг стало страшно. Где-то здесь, в одной из комнат этого дома, совсем недалеко от нее скрывались убийцы, наводившие ужас на весь Уайтчепл. Она попятилась назад, и, расплескав пиво, выбежала на улицу.
– Годли! Годли! – она с криками бросилась на угол, где только что свернули на Сомерфорд-стрит детектив-сержанты.
Но полицейских там уже не было – они уже разошлись по домам опрашивать жителей.
До самого вечера они с Энрайтом трудились, не жалея языков и ушей. Бесконечные вереницы лиц, с ненавистью глядящие на них, и все то же «Нет, ничего не знаем», «Нет, ничего не видели».
Выполнив намеченное на день, Годли облегченно отправился домой, а Энрайт заскочил в участок узнать, не появилось ли у инспектора Рида свеженькой информации.
Вечерняя дымка, розовеющая от заходящего солнца, облагородила грязные улицы Ист-Энда и инспектор Рид вышел на улицу подышать воздухом.
– Только что здесь была Мэри Коннолли, она же Жемчужная Пол, и те две дамы, Аллен и Купер, – крикнул он, еще издали заметив кэб с Энрайтом.
– И что же они? – спросил детектив, вылезая из экипажа.
– Говорят, что теперь знают, где проживает по крайней мере двое из тех трех мужчин, которых они подозревают. Мэри Коннолли видела их сегодня своими глазами.
– И они, конечно, проживают у нас в дивизионе…
– Совершенно верно. На Брейди-стрит, прямо напротив еврейского кладбища, в доме миссис Слоупер. Мы опрашивали в нем жильцов больше недели назад.
– Что мы будем делать?
– Вы должны выставить там наблюдателей. Время не позволяет нам сегодня получить подпись судьи на арест, мы сможем сделать это только завтра утром. Мы поедем с утра к судье, а потом Годли возьмет людей и с ордером отправится прямо на Брейди-стрит.
19.
25 сентября 1888 года
Дорогой босс!
Я продолжаю слышать, что полиция ловит меня, но они все же не установят точно мое местонахождение. Я смеюсь, когда они так умно выглядят и говорят, что находятся на верном пути. Та шутка о Кожаном фартуке возмутила меня по-настоящему. Я нападаю на шлюх и я не собираюсь прекращать потрошить их до тех пор, пока я в состоянии выполнять грандиозный труд, каким была последняя работа. Я не дал леди времени завизжать. Как могут они теперь поймать меня? Я люблю свое занятие и хочу начать его заново. Вы вскоре услышите обо мне с моими потешными маленькими забавами. Во время последней работы я сохранил некоторое количество красивого красного вещества в бутылке из-под имбирного пива, чтобы писать им, но оно загустело подобно клею и я не смог его использовать. Надеюсь, ха, ха, красные чернила подходят вполне. Следующий труд, который я совершу – обрежу той леди уши и пошлю полицейским чиновникам просто чтобы тебе не было весело. Держи это письмо при себе, пока я не выполню часть большей работы. Затем выдай его немедленно. Мой нож так отточен и остер, что я хочу приступить к работе тотчас, если у меня будет возможность. Удачи!
Джек Потрошитель
Не возражаю, если мне дадут эту торговую марку.
Было не слишком любезно отправлять это по почте прежде, чем я добуду все красные чернила от моих рук, черт бы их побрал. До сих пор не удается. Теперь они говорят, что я доктор, ха-ха.
Глава 42
25 сентября, во вторник
В некоторых случаях Артемий Иванович твердо держал свое слово и утром приехал позавтракать к Фаберовскому. Тот благодушно сидел в кресле в кабинете, перекладывая на столе вскрытые конверты.
– Прекрасная погода, не правда ли? Я люблю эти утренние лондонские туманы… Они предвещают хорошую и сухую погоду… Что пан себе желает есть? – спросил Фаберовский Артемия Ивановича, приглашая за стол. – У меня имеется холодная говядина, паштет из гусиной почки и тушеная зайчатина.
– Да все буду есть, – торопливо ответил Артемий Иванович. – Я тут еще тресочки прикупивши.
И он выложил на стол рыбу, завернутую во вчерашний выпуск «Стар», купленный за полпенни у уличного разносчика.
– Рози, – окликнул поляк девушку, хлопотавшую на кухне. – Если у тебя все готово, можно нести.
Розмари принесла на подносе две тарелки и поставила их перед Фаберовским и Владимировым. Но позавтракать они не успели. Явилась Шапиро и с криком: «Вы вляпались со своими ирландцами!» сунула Фаберовскому вчерашний номер «Эхо». Поляк схватил газету и впился в нее глазами.
– Откуда она у тебя?
– Мне ее дал Барнетт, – ответила еврейка.
– Что-нибудь случилось? – встревожено спросил Артемий Иванович, глядя поляку в лицо.
– Пан ведает, что тут написано?! Что полиция в лице инспектора Рида и сержантов Годли и Энрайта отрабатывает, – Фаберовский заглянул в газету, – «легкую нить, данную им Жемчужной Пол», которой «не придали большого значения в то время, но теперь, поддержанная показаниями Элизы Купер и Элизабет Аллен, она заставила власти подозревать человека, в настоящее время проживающего в поблизу Бакс-роу»!
– Ну и что?
– А то, пан, что Элиза Купер и Элизабет Аллен – это те две шлюхи, что запомнили ирландцев с Васильевым, когда мы подбирали место, и затем сидели с ними в трактире. А Жемчужная Пол – не только главный свидетель по делу Тейбрам, но и та самая баба, что навела полицию на Брейди-стрит! Хая, оставайся тут, а я беру револьвер и мы немедленно едем до Даффи.
Фаберовский выглянул в окно. Соглядатай – сегодня это был чистильщик сапог – сидел на своем месте.
– Сейчас я велю конюху заложить экипаж, а пан пускай смотрит за улицей. Когда на ней не будет ни одного кэба, подайте мне знак.
Чистильщик сапог, как и предполагал поляк, оказался плохим шпионом. Он пытался уцепиться сзади к выехавшему из ворот крытому экипажу, но был сбит Артемием Ивановичем. Под злорадный хохот агентов он пробежал несколько шагов за экипажем и в бессильной ярости запустил в него щеткой. Заехав в контору на Стрэнд и забрав Батчелора, которого поляк посадил вместо себя за кучера, они помчались в Уайтчепл.
Всю дорогу Фаберовский молчал. Лишь когда они миновали Олдгейтскую водоколонку и перекресток с Майнориз, поляк повернулся к Артемию Ивановичу и, кивнув направо, сказал сквозь зубы:
– Тут на днях, не далее как во вторник, один чудак, немец-парикмахер, пристал вон там, в конце улицы под железнодорожной аркой к проститутке по прозвищу Однорукая Лиз.
Окрестности железнодорожной арки были хорошо знакомы Артемию Ивановичу. В памяти его всплыл нежный селедочный запах.
