– Тут у меня есть кое-что. Спрячьте это где-нибудь, иначе Гурин с Фаберовским отнимут у меня это.
Он сунул в руку Конроя что-то мягкое и липкое.
Столовым ножом, который всегда носил с собой в кармане, старый ирландец отхватил у трупа кусок фартука и завернул в него то, что ему передал фельдшер.
Затем они расстались, и Конрой ушел через подворотню на Дьюк-стрит, а Владимиров, Даффи и Васильев покинули площадь через широкий проезд. Артемий Иванович хотел сразу же идти на Олдгейт и взять там кэб, фонари которого он уже видел, но тут со стороны Олдгейт послышались приближающиеся шаги констебля и треск старомодной полицейской трещотки. Метнувшись назад в проезд, Владимиров ткнул плечом в дверь, которая вела в пустой дом, гнилые доски треснули и слабый запор повис на ржавом гвозде.
– Быстрее сюда! – Артемий Иванович втащил молодого ирландца и Васильева внутрь и прикрыл дверь.
* * *
Когда во втором часу ночи в полицейский участок на Леман-стрит ворвался Козебродский, едва не сметя двух констеблей, дежуривших у дверей, инспектор Пинхорн спал сном праведника, развалясь в кресле, расстегнув мундир и взгромоздив ноги на стол. Даже крики Козебродского об убийстве не в состоянии были его разбудить, так что сержанту Уайту вместе с констеблем Смитом, доставившим Козебродского в участок, пришлось изо всех сил трясти инспектора за плечо.
– Что, убийство?
Он снял ноги со стола, туго соображая, где он. Козебродский в волнении продолжал тараторить, но Пинхорн заткнул уши ладонями и замотал головой:
– Зачем вы кричите так, сэр? Если я еще не проснулся, то это не значит, что я глухой. Господи Боже мой, почему мне так не везет?
Козебродский смущенно умолк, ведь он вовсе не желал обижать этого измученного бессонной ночью полицейского офицера. Он почтительно наклонился к приведшему его констеблю Смиту и спросил его на ухо:
– Как зовут вашего начальника?
Констебль удивленно ответствовал, глядя, как Пинхорн подошел к умывальнику и плеснул водой себе в лицо:
– Инспектор Пинхорн!
– Пиня Хорн?! Как?! Разве инспектор тоже еврей?
– С чего вы взяли? – в изумлении выпятился Смит.
– Но как же Пиня? Моя мама всегда говорила моему папе Пинкасу: «Послушай, Пиня, да ты сущий дурак! Твоя сестра Двойра вышла замуж за русского урядника и теперь важная госпожа, а ты даже жениться не мог нормально и так и остался обычным молочником!» А папа Пиня отвечал ей: «Голда, покажи мне такого урядника, чтобы я мог за него выйти замуж!» А моя мама на это говорила…
Поеживаясь от сырости, проникавшей через раскрытую дверь, Пинхорн капризно оборвал разглагольствования Козебродского и велел сержанту Уайту, вытирая лицо полотенцем:
– Возьмите констеблей и отправляйтесь туда вместе с этим крикуном. Я понимаю, что вы всю ночь на ногах, но надо же кому-то пока представлять на месте Отдел уголовных расследований. А мне принесите чаю, да покрепче.
Пока инспектор сидел у себя за столом и хлебал темно-коричневую бурду в эмалированной кружке, констебль Смит докладывал то, что ему удалось узнать, когда на очередном круге он проходил Бернер-стрит и увидел у двора Датфилда возбужденных людей.
– Ламб запер ворота, и теперь там на улице собралась большая толпа. Нужна санитарная тележка, чтобы перевезти труп в морг.
– Кого хоть убили-то?
– Бабу какую-то. Во дворе клуба на Бернер-стрит.
– Выпотрошили?
– Нет, только горло перерезали. Похоже, что человек, нашедший ее, спугнул убийцу.
– Ну как всегда! – Пинхорн в сердцах отодвинул от себя недопитый чай.
– Лучше бы он поймал его! – поддакнул Смит.
– Зачем? Мы и сами как-нибудь поймаем. Лучше бы убийца успел выпотрошить ее, а то какой мне интерес в том, что я поймаю какого-нибудь пьяницу, зарезавшего свою супругу за то, что у нее в супе обнаружился его пропавший носок? Ладно, констебль, забирайте тележку. Кто-нибудь из докторов уже приходил на место?
– Ламб послал за доктором Блэкуэллом.
– Эх, проклятье, надо телеграфировать в Скотланд-Ярд и в участок на Коммершл-стрит старшему инспектору Уэсту, чтобы шел сюда. И вызвать доктора Филлипса со Спитал-сквер. Идите, констебль, я дождусь доктора и приду.
* * *
Спустя минуту после того, как Владимиров с Даффи и фельдшером укрылись в пустом доме и часы на Спитлфилдзской церкви пробили без четверти два, констебль Уоткинз, завершая очередной круг, вошел на Майтр-сквер и увидел в темном углу справа у забора тело женщины. Он посветил фонарем, затем подошел поближе и наклонился. Зрелище, которое он увидел, привело его в ужас. Сначала он забарабанил в дверь, за которой скрывался Артемий Иванович со своими подопечными.
– Может быть ему стоит открыть? – шепотом спросил Владимиров у Даффи, чувствуя, как все обмерло у него в груди, и налегая задом на незапертую дверь. – Скажем, что это не мы. Может, мы сюда по нужде зашли.
– Не поверят, – возразил ирландец. – На Апельсиновом рынке отхожее место есть.
– Я хочу пить, – прошептал Васильев. – И мне надо вымыть руки.
За дверью снаружи раздалась ругань и констебль, сообразив, что в пустом доме никого не должно быть, бросился к приоткрытой двери склада Керни и Тонга, где, как он знал, должен был сидеть ночной сторож, бывший полицейский.
– Спрячемся наверху. Да не по лестнице! – Артемий Иванович отвесил ирландцу звонкую оплеуху. – По перилам ползите, тут на полу пыли наверное, как под диваном в швейцарской у нас в петергофской гимназии. Сразу наследим.
Первым, как самый ловкий, полез Даффи. Преодолев один лестничный пролет, он сполз на пол, и вверх по перилам стал карабкаться Артемий Иванович. Он долго елозил животом по перилине, которая шаталась и жалобно стонала, но не мог сдвинуться ни на пядь.
– Толкай, урод, – рыкнул он на Васильева. – А ты тащи меня сверху.
Совместными усилиями агент был доставлен на второй, а затем и на третий этаж.
– Нет, вниз по перилам спускаться гораздо приятней и быстрее, – сказал он, отдуваясь. – Ну-с, что у нас здесь такое?
Он прошел через коридорчик со скрипучим дощатым полом до двери в совершенно пустую гулкую комнату, выходившую окном на площадь, поднял затянутую паутиной раму с закопченным стеклом и услышал, как на всю площадь голосил констебль:
– Бога ради, приятель, выходи!
Сторож на складе подметал лестницу и недовольно спросил, вглядываясь в бородатое лицо констебля:
– В чем дело, Уоткинз?
– Ты представляешь, Джордж, здесь очередная женщина, разрезанная на куски!
– Не может быть! – недоверчиво ответил сторож.
Покинув свой пост, сторож вместе с Уоткинзом подошли к трупу, лежавшему около тротуара в углу площади.
