Внезапно за дверью раздался шум, в комнату заглянул сержант и сообщил:
– Там к вам два еврея, сэр. Говорят, что один из них наверняка видел убийцу.
– Посадите эту пьянь в камеру, пусть прочухается, и ведите евреев сюда, – сказал Салливан, вставая со своего места и оживленно потирая руки. – Евреи редко проявляют желание что-то сообщать нам.
Он занял место за столом рядом с большой грифельной доской, а Пинхорн подсел к поляку. Сержант увел Кидни, а через пару минут в другую дверь вошли двое в широкополых еврейских шляпах.
Один из пришедших походил на актера своим бритым лицом. Он молчал как рыба и его приятель на ломаном английском языке объяснил, что его друг умеет говорить только на еврейском жаргоне либо на венгерском, но у него имеются важные сведения, которые он хочет сообщить полиции.
– И я буду вам это переводить! – закончил самозваный толмач.
– Можем мы прежде узнать его имя?
– Его имя Израиль Шварц, он живет в доме 22 по Хеллен-стрит близ Бэк-Черч-лейн.
– Что же желает сообщить нам этот почтенный джентльмен? – спросил Салливан.
Переводчик обернулся к своему приятелю и тот долго что-то ему объяснял.
– Он говорит, что без четверти час, свернув на Бернер-стрит с Коммершл-роуд и пройдя до ворот, где было совершено убийство, увидел мужчину, остановившего и разговаривавшего с женщиной, которая стояла в воротах, – торжественно провозгласил толмач. – Этот человек, то есть не Изя, – обеспокоено пояснил переводчик, – а тот человек, что стоял с покойницей, которая стояла в воротах, попытался вытащить ее на улицу, но повернул ее кругом и повалил на тротуар, а женщина трижды закричала, но не очень громко. Перейдя на противоположную сторону улицы, Изя увидел второго мужчину, освещаемого своей трубкой. Тот человек, который повалил женщину, крикнул что-то человеку на другой стороне дороги, а затем Изя пошел прочь, но обнаружив, что за ним следует второй человек, он убежал аж до самой железнодорожной арки, но тот человек не последовал за ним так далеко.
– Ваш друг может сказать: были ли оба человека вместе и знали ли друг друга? – спросил Абберлайн.
– Нет, Изя не может этого утверждать.
– Сегодня ночью в половине первого констебль привел ко мне человека, работающего в мастерской по изготовлению фибровых коробок, – шепнул на ухо Фаберовскому Пинхорн. – Он возвращался домой с Брейди-стрит из гостей и нашел на ступенях прачечной мистера Крисмаса на Уайтчепл-Хай-роуд нож, ручка которого была завернута в окровавленный платок. Я хочу спросить у вас: а где тот старый ирландец, которого мистер Ласк арестовал как раз в этой прачечной и которого я вам отдал за пять фунтов?
– К чему вы это спрашиваете? – насторожился поляк.
– Дело в том, что с недавних пор по кабакам человек, очень похожий по приметам на этого старика, разыскивает мистера Ласка. Ласк даже потребовал выставить у его дома констебля.
– Пять фунтов, и я верну его вам, как мы договаривались.
– А черт с ним, с Ласком! – махнул рукой Пинхорн и обратился к переводчику:
– Пусть ваш приятель опишет обоих мужчин.
После долгого разговора с соплеменником толмач объявил:
– Первому мужчине около тридцати лет, его рост дюйма на два ниже моего, цвет лица светлый, волосы черные, маленькие коричневые усы, полное лицо, широкоплечий, черные куртка и брюки, на голове что-то вроде ермолки с двумя козырьками, знаете, как носят джентльмены, когда идут на охоту, чтобы зверь не разобрал, в какую сторону они смотрят, и это непонятно зачем, а Изя потому и запомнил, что думал: зачем это надо?
– У него было что-нибудь в руках? – спросил Салливан, записав мелом на грифельной доске приметы.
– Нет, Изя говорит, что у него ничего не было чтобы в руках.
– Прошу прощения за то, что вмешиваюсь, – сказал Фаберовский. – Но по-моему, предыдущий свидетель, так стремившийся наложить на себя руки, вполне соответствует только что сообщенным приметам. Фаберовский догадывался, что Кидни убил Страйд, но вовсе не собирался говорить об этом Пинхорну, собираясь использовать эту жертву себе на пользу.
– Действительно, – хмыкнул Пинхорн, взглянув на грифельную доску. – Что скажете, Салливан? Привести из камеры, показать им?
– Да ну его! А что вы скажете, мистер Шварц, о втором мужчине?
– Второй мужчина был лет тридцати пяти, ростом вот с этого джентльмена в очках, – толмач кивнул на поляка, – волосы темно-русые, темное пальто, темная старая жесткая фетровая шляпа, широкие поля, и он имел что-то в руках, но это была глиняная трубка и все!
– Сержант, отведите этих людей в морг, – задумчиво проговорил Салливан, откладывая мел и еще раз перечитывая приметы второго мужчины. – Мне кажется, что это разыскиваемый нами Джеймс Корнелл, он же Даффи.
– Но мы не хотим в морг! – возмутились евреи.
– Да кого это волнует! – не терпящим возражений тоном прекратил их стенания Пинхорн и лично вытолкал евреев за дверь. – Ну, кто там следующий?
Следующей оказалась тучная, средних лет немка фрау Куэр, которая на скверном английском обратилась к Пинхорну, который в отличие от Салливана был в полицейской форме:
– Герр инспектор, мои соседи порекомендоваль мне, чтобы я обращалься в полицию.
– Вас поколотил ваш муж? – спросил ее Салливан.
– Нет, ночью в два часа в фоскресенье меня разбудиль мой унтермитер… как это есть по-английски? …квартирант, доктор Тамулти.
– Но это еще не повод обращаться в полицию.
– О, майн Готт, я так и зналь, что этого не надо было делать! Но он имеет так рано прибыф…
– Ваш муж еще был дома? – съехидничал Пинхорн.
– У меня никогда не быль муж, – обиделась фрау Куэр. – Я фстаю очень рано, я увидель, как унтермитер меняет сфой платье. Он сказаль мне, что ненадолго покидает, и просиль меня постирать его рубашку к его фозвращению.
– И что же здесь странного?
– Он имель привычка покидать фремя от фремя дом и я не думаль много об этом в то фремя, и фскоре после этого он покинуль. Осмотреф рубашка, я удифлялься, найдя манжеты и часть эрмель, – немка подергала себя за рукав, – забрызганный крофь. Его фнешний фид фстретиль меня как очень странно, и когда я услышаль об убийствах, у меня подозрения были эрвахт.
– Как выглядел этот человек?
– Он есть уже много стар, фысокий, с большой шнуррбарт… усы, как наш канцлер Бисмарк имеет, голубой глаза, как у мой старый фатер, темный фолос, он курить глиняный пфайфе. Когда он фыходить на улицу, он фвсегда надевать темный старый жесткий фетрофый шляпа с широкими кремпе.
Пинхорн с Салливаном переглянулись. Салливан взял мел и прочертил прямую линию между приметами, сообщенными фрау Куэр, и приметами второго человека, виденного евреем Изей.
