– Пойдем, – Артемий Иванович обнял Курашкина за плечи. – Лексей, ты где?
Тут же из-под его руки возник Захаров с балалайкой.
– Я про тебя, Лексей, одну штуку знаю, – сказал ему Владимиров. – С какой стороны не посмотри – все то же самое. Хочешь, скажу? Слушай: Леша на полке клопа нашел. Надо было это на Гоулстон-стрит написать.
– Ты мени, Артемый, кажи, кем тоби мыстер Тамулти приходытся? – спросил Курашкин. – Ты не смийся, не смийся, бо мыстер Тамулти, кажуть, та е истынный Рыпер.
Артемий Иванович загоготал, хлопая его по спине.
– Тамулти – Потрошитель?! Ну ты даешь, Тараска! Да разве он Потрошитель! Потрошитель – это наш Николай, он всех и зарезал сам, и выпотрошил. Коля, подойди сюда, познакомься.
– Неужто ты, Мыкола, жинок потрошышь? Да то ж кышкы можна порваты зо смиху!
Легран походил около рыжего сыщика, лежавшего лицом в грязи, и попытался ногой перевернуть его бесчувственную тушу на спину.
– Эй, кто-нибудь, возьмите Батчелора, – повелительно сказал Владимиров, обращаясь к анархистам. – Нет-нет, ее не надо, только вот этого, что рядом лежит.
Окончательно рассвело, и под веселые звуки гармошки все отправились по Уайтчепл-роуд искать Фаберовского. Буйная толпа шествовала через весь Уайтчепл, и не только простые обыватели, спешившие в этот час на работу, но даже полицейские патрули, даже ломовики, везшие овощи на Спитлфилдзский рынок, сторонились и прижимались к стенам домов. Их обогнал голубой вагон конки, шедший из Стратфорда.
В половине седьмого компания подошла к Олдгейту. Фаберовский снова сидел на козлах, поеживаясь, но не от сырости и утреннего холода, а от вида пьяной компании с гармошкой и балалайкой. Во главе шел Артемий Иванович и во все горло распевал куплеты собственного сочинения. Васильев плелся сзади.
Не выдержав этого зрелища, поляк соскочил с козел и бросился им навстречу. Он схватил визжавшую Шапиро и бросил на пол в карету. Легран, как самый маленький и легкий, полетел следом. Батчелор, и в трезвом-то виде боявшийся Фаберовского, как огня, вскочил сам. Зато с Артемием Ивановичем оказалось сложнее. Как только поляк схватил его за рукав, Захаров с размаху огрел Фаберовского по голове балалайкой. Балалайка сломалась, с носа поляка слетели очки, и он, покачнувшись, выпустил коллегу.
– Куды ты их везеш, опрычник! – кричал Курашкин, прыгая вокруг поляка и прижимая гармошку к себе. – Видийды до бису!
– Мы тебе так просто не дадимся! – вдохновленный поддержкой, орал Владимиров.
– Вот мы тебя сейчас! – Адлер и Козебродский, стоя в стороне, пытались повалить фонарный столб.
Гиллеман с Дымшицем, стоя неподалеку от поляка, дружно голосили:
– Полиция, полиция! Безногого бьют!
Им истерично вторила пьяная Мандельбойн, безнадежно влюбившаяся в эту ночь в славного русского героя, пожертвовавшего своими нижними конечностями ради высшей любви.
Словно дрессировщик на арене с тиграми, Фаберовский щелкнул кнутом. Курашкин и Захаров попятились назад. Все остальные социалисты остановились. Васильев от греха подальше юркнул в экипаж. Ирландцы тоже благоразумно забрались внутрь. Слегка протрезвевший Батчелор выбрался из экипажа, поднял с мостовой очки в золотой оправе и почтительно встал рядом с распахнутой дверцей. И только разошедшийся Владимиров не желал угомониться:
– Да я тебя! Да я Пёрду Иванычу тебя сдам!
Фаберовский бросился вперед, выдержал от Артемия Ивановича страшный удар в глаз, и обхватив Владимирова руками, поволок к экипажу. Курашкин тоже вцепился в Артемия Ивановича и волочился следом. Батчелор помог втащить Владимирова, дверь захлопнулась и, едва Фаберовский взобрался на козлы и надел очки, упряжка рванула вперед, унося горе-убийц с места их позорища.
* * *
Когда Шапиро очнулась от тяжелого похмельного сна, серый утренний свет озарял гостиную дома на Эбби-роуд. Лежа на полу и медленно поворачивая голову, она обозрела ряд безжизненных тел, уложенных перед камином. С трудом, опираясь на локоть, женщина приподнялась. Заметив это движение, Фаберовский, дремавший в кресле-качалке, встрепенулся и встал, отбросив в сторону плед. Один глаз его заплыл и поляк вынужден был повязать черный платок, который придавал ему сходство с пиратом. Не хватало лишь деревянной ноги, но ее с успехом заменила затекшая левая.
– Умывальник в туалетной комнате, – сказал он ледяным голосом.
– Я вчера очень себя неприлично вела? – просипела Шапиро, встала и, задрав юбку, стала подтягивать чулки.
– Как последняя ***** – сквозь зубы процедил Фаберовский.
Припадая на левую ногу, он подошел к столу и смахнул все стоявшее там на пол, оставив один сифон для газированной воды.
Шапиро юркнула в коридор, испуганно оглядываясь на повязанное наискось лицо поляка.
– Погоди! – окликнул ее Фаберовский. – Ты можешь сказать мне, кто лежит обок нашего русского борова?
Она вернулась в гостиную, взглянула на Владимирова и увидела скрюченную фигуру Курашкина, мертвой хваткой вцепившегося в Артемия Ивановича.
– Я не знаю, – сама удивилась Шапиро. – Он был с нами в трактире и играл на гармошке.
– Добже, иди, я сам с ним разберусь.
Взяв сифон, поляк подошел к Владимирову и пустил ему в лицо струю газированной воды.
Артемий Иванович подскочил, как пробка из шампанского.
– Это я побеспокоил пана, – Фаберовский отставил сифон в сторону.
– Какой нынче час?
– Десятый пошел.
– Уж мы вчера погуляли, душу потешили, – сладко потянулся Владимиров.
– Мне тоже хочется душу отвести, – сказал поляк.
– Ну так отведите, – милостиво позволил Владимиров, не уловив в его голосе угрозы. – А что это у вас на глазу?
– А вот что!
Поляк со всего плеча ударил его в челюсть и Артемий Иванович со стоном повалился обратно на пол.
– Что вы делаете! А если вы ему челюсть свихнули?! – накинулась на Фаберовского Розмари, появившаяся в дверях.
– Ничего страшного, – поляк подул на разбитые в кровь костяшки. – Даже, если я свернул ему челюсть, ее надо оттянуть и вставить на место.
– Если бы вы знали, как я испугалась, когда утром увидела вас в кресле с синяком под глазом и всех этих людей, лежащих перед вами на полу!
– Не волнуйся, Рози, – сказал девушке поляк. – Просто у нас была дружеская вечеринка.
– Вот пошалуюсь Пёрду Ивановитшу, што вы мне селюсть швернули! – прошипел Артемий Иванович.
– Кто то есть?! – заорал на него поляк, в бешенстве пнув спящего Курашкина. Тот дернулся и пробормотал, так и не проснувшись:
– Полундра! Сам лечу!
– Да это ше Курашкин! – вдохновился Владимиров. – Я его сейчас убивать буду!
