– Степан, заплати за меня, Христом Богом молю. Хотя бы несколько дней.
– Молодоженам нужно отдельное жилье, – поляк засмеялся деревянным смехом. – Самый дешевый пансион – в меблирашках в районе Пимлико.
– Это где?
– В десяти минутах ходьбы от вокзала Виктория через Сент-Джеймский парк. Там как раз недавно нашли женскую руку. Пойдемте, пан, я дам вам деньги и можете заниматься переездом. Мне хочется побыть одному.
Выпроводив пьяного Артемия Ивановича искать себе комнаты для проживания, Фаберовский заперся в кабинете. Пока им просто не прислали деньги, поляк полагал это признаком грядущего разрыва Рачковского со своими агентами в Лондоне. Если таковой разрыв произойдет и они окажутся по разные стороны баррикад, Рачковский просто раздавит их. А поэтому им надо найти союзника. Единственный, кто приходил на ум – генерал Селиверстов. И хотя в другой ситуации Фаберовский отверг бы идею подобного альянса, на этот раз обстоятельства сами подталкивали его к этому союзу и он, взяв лист бумаги, изложил генералу Селиверстову план, только что созревший у него:
«Ваше высокопревосходительство,
милостивый государь Николай Дмитриевич!
Прошу прощения за то, что я так долго не отвечал на Ваше письмо от 27 сентября. Беру на себя смелость предложить Вам некоторые факты и соображения, могущие Вас заинтересовать.
Я располагаю сведениями об одной авантюре, затеянной в Лондоне небезызвестным Вам г-ном Рачковским, непосредственный исполнитель каковой находится ныне у меня в руках. Я располагаю также рядом документов, которые в совокупности с показаниями вышеозначенного человека позволят русской Заграничной агентуре избавить себя от сомнительного и нечистоплотного авантюриста, обосновавшегося в самом сердце Франции и бросающего тень на самое русское самодержавие как раз в тот момент, когда в отношениях между Парижем и Петербургом вот-вот наступит желанное согласие.
Для сего я предлагаю переправить этого человека и документы на рыбачьем судне в Бельгию, в Остенде, где Вы с Вашими людьми встретите меня, дабы обезопасить от возможных акций со стороны Рачковского. Если Вы заинтересованы, прошу незамедлительно сообщить мне об этом, так как Рачковский не будет ждать и не только моя, но и жизнь важного свидетеля находится ныне в большой опасности.
С сим и остаюсь, Ваш покорный слуга
Стефан Фаберовский
(Лелива де Спальский)»
41.
ДЕЛО № 153 ч.3/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ
ПИСЬМО ФАБЕРОВСКОГО – РАЧКОВСКОМУ
12 ноября 1888 г.
Эбби-роуд, 9
Сент-Джонс-Вуд
Лондон
Милостивый государь!
Последнее убийство потрясло не только английское общество, но даже меня, хотя всякие ужасы, которые пишут в газетах про развешанные на гвоздях по стенам кишки, голову, которую она держала в руках и весь прочий бред суть газетные выдумки, можете им не верить.
Нас с господином Гуриным потрясло также отсутствие денег на нашем счете. Учитывая, что правительство объявило прощение всем соучастникам, не участвовавшим непосредственно в убийстве, советую поторопиться.
Ждем денег
Ваш Stefan Faberowski
Глава 89
13 ноября, во вторник утром
С больной головой и в скверном настроении приехал утром Фаберовский в контору на Стрэнде. Все его джентльменство, столь тщательно культивируемое с самого момента поселения в Англии, исчезло бесследно, поэтому когда пожилая леди, спускавшаяся ему навстречу по лестнице, недостаточно быстро посторонилась, он просто отшвырнул ее к стенке и не остановился, чтобы выслушать ее возмущенные вопли.
– Легран, – рявкнул он на француза. – Эта дама, которая постоянно ходит к нам со своим мопсом, подрывает нашу репутацию надежного и удачливого детективного агентства. Съездите на блошиный рынок, купите ей иного мопса. Приметы его у вас есть, а все остальное она давно уже позабыла.
Испуганный необычным состоянием своего шефа француз засуетился и стал собираться на рынок.
– Вы нашли мне ирландцев? – остановил его поляк.
– Нет, сэр, мы с Батчелором…
– Я плачу вам жалование, Легран, но проку с вас, как с волос в дупе! Придется ехать в Ист-Энд самому. Но так и знайте, отольются еще кошке птичкины слезки!
Не прощаясь, поляк покинул контору и отправился на Ламбет-стрит расспрашивать соседей. А Легран, оставив за себя в конторе Батчелора, выскочил на улицу, взял кэб и велел везти его на Эбби-роуд. Ему предстояла сложная задача – не вызывая ничьих подозрений, выяснить, где сподручнее всего заложить заряд динамита.
– А, вот и ты, Гасси! – встретила его на пороге Розмари с растрепанными волосами, в подоткнутой юбке и с мокрой тряпкой в руках. – А хозяина нет дома.
– Я знаю.
Француз отступил на шаг, когда девушка двинулась к нему, угрожающе размахивая тряпкой.
– Ты позволишь пройти к нему в кабинет?
– А тряпкой по своей усатой морде не хочешь?!
Легран с трудом уклонился от грязной тряпки, которой Розмари намеревалась шваркнуть по лысеющей голове детектива, и отступил на крыльцо.
– Я чуть не рассказала все вчера мистеру Фейберовски.
– Ну что ты, мышка!
– Ты мерзавец, Гасси! – тряпка вновь взметнулась в воздух. – Из-за тебя я не смогу выйти замуж, потому что никому не нужна обесчещенная девушка.
– Угомонись, Рози, угомонись, – бормотал он, вытирая брызги с холеного лица. – Ведь я не отказывался от своего слова!
– Тем лучше. Мы дождемся мистера Фейберовского и ты сам скажешь ему то, что только что сказал мне.
– Я буду рад пригласить шефа в качестве свидетеля, моя крошка. Дай я тебя поцелую, – француз проскользнул под свистнувшей тряпкой и сжал Розмари руками так, что она не могла даже шевельнуться.
– Только не сейчас, Гасси, – безвольно пролепетала девушка. – Мне нужно убраться до прихода хозяина.
Легран разжал объятия и похвалил себя за столь удачное избавление от опасности попасть сразу и под тряпку, и под венец, а то и под пулю Фаберовского.
– Я тебе помогу.
– Тогда скатай ковер в гостиной, мне надо протереть там пол.
Девушка пошла за ведром на кухню, а француз прошел в гостиную и осмотрелся. Камин не годился, под диван динамитные патроны было не запихнуть, а в пальмовой кадке было слишком мало места. Разве что спрятать в корпусе пианино…
– Ну, что же ты стоишь? – девушка поставила ведро с водой на пол и взялась за край ковра.
Легран поспешил ей на помощь. Они скатали ковер почти до самого стола, когда обнажился люк в полу с кольцом и железным засовом.
