– Нельсон?
– Верно, «Нельсон».
– Я знаю один трактир с таким названием на Уайтчепл-роуд, рядом со станцией подземки. Но напротив него не школа, а Лондонский госпиталь.
Тут из двери № 13 появилась Мери Келли, виновница шишки на голове Артемия Ивановича, и поляк поманил ее пальцем.
– Тебе знаком трактир под названием «Нельсон»? – спросил он, когда она подошла.
– Есть «Лорд Нельсон» напротив Лондонского госпиталя, – ответила она.
– А еще есть?
– На углу Бернер-стрит и Ферклаф-стрит есть пивная «Нельсон».
Фаберовский обернулся к Артемию Ивановичу. Тот кивнул. Легран называл ему вторую улицу.
За шиллинг поляк договорился с Келли, что она отведет их к этой пивной. Пока Владимиров ходил в клуб к Дымшицу, Фаберовский угостил в «Нельсоне» Келли пивом и выпил кружечку сам.
– Кем вы изволите приходиться миссис Шапиро? – спросила поляка ирландка, которая заметно повеселела, выпив пива.
Она сразу догадалась, что потрепанное пальтецо и порыжевший котелок ее собеседника были лишь маскировкой, скрывавшей под собою достаточно состоятельного джентльмена, как можно было об этом судить по его хоть и старым, но дорогим лакированным туфлям. Потеря работы ее сожителем Барнетом и необходимость в связи с этим выйти на панель, а потом, и того хуже, опасность попасть в лапы к Шапиро, возбудили в ней сильное желание напроситься к джентльмену в содержанки.
– Никем, – ответил Фаберовский, которого в этот момент занимали совсем другие проблемы. – Упаси Господь приходится кем-нибудь подобной особе!
– Я тоже не имею отношения к миссис Шапиро и тем опустившимся существам, которыми она торгует неразборчивой солдатне и матросам. Я прихожусь племянницей мистеру Маккарти, владельцу Миллерс-корта.
Келли машинально достала из кармашка зеркальце и поправила растрепавшуюся прическу.
– Шапиро хочет и на меня наложить свою лапу, но я не такая! Прежде я жила в Найтсбридже, у меня был собственный выезд.
– У меня и сейчас есть выезд, – рассеянно пробормотал поляк, оглядываясь на дверь, откуда вот-вот должен был появиться Артемий Иванович.
– Потом один благородный джентльмен из Байсуотера полюбил меня и предложил мне поехать в Париж – здесь у него была жена и дети, а теперь он занимает там важный пост. Он посвятил мне поэму про свою жизнь, называлась она «Гленавери». Правда, очень красиво звучит? У меня даже был экземпляр, но Барнет из ревности извел его на растопку. Однако я вскоре поняла, что в Париже, в этом городе греха и разврата порядочной девушке невозможно и шагу ступить, чтобы кто-нибудь не сделал ей грязное предложение.
– И как, вы воспользовались каким-нибудь?
Поляк, сам того не заметив, поставил Келли в затруднительное положение. Изображать из себя недотрогу ей не следовало, но и представляться слишком уступчивой тоже было опасно.
– Я вернулась в Лондон, – наконец сказала она. – Сначала жила у одного дальнего родственника на Бризерс-Хилл, а теперь вот перебралась к дяде. Вы даже представить не можете, как тяжело настоящей леди, такой как я, жить в этом свинарнике! А ведь я могла бы составить счастье любому порядочному мужчине.
Келли ласково положила свою ладонь ему на руку и заглянула в глаза.
Глаза поляка за стеклами очков не выражали ни малейшего интереса к ее персоне.
– До свидания, милочка, – сказал он, сбрасывая ее руку. – Шапиро говорила, ты начинаешь буянить, когда пьяна, а мне этого не надо. Больше на пиво не рассчитывай.
Тут наконец в дверь ввалился Артемий Иванович и отрапортовал, что Дымшиц о времени и месте встречи извещен и сейчас изволит прибыть сюда же в кабак, только даст распоряжения по хозяйству Шабсельсу.
– Пока подрядчик пана Артемия не пришел, – сказал поляк, – нам следовало бы обсудить один щекотливый вопрос: выдачу мне денег, полученных паном Артемием от Рачковского на операцию.
Артемий Иванович укоризненно посмотрел на поляка и предупреждающе кивнул в сторону Келли, которая все еще сидела рядом с Фаберовским за столом.
– Пан Артемий слишком высоко оценивает лингвистические познания уайтчеплских проституток. Если они и знают пару слов по-русски, то только те, которые услышали от русской матросни. Милочка, ты можешь говорить по-русски? – уже по-английски спросил поляк у Келли.
– Давай, давай, сюка, подставляй свою сральницу, – чудовищно коверкая русские слова, произнесла Келли и кротко улыбнулась.
– Ну вот… – сам слегка потрясенный, сказал поляк. – А говорила: «леди», «леди», в карете ездила… Так что насчет денег?
– Ничего мне такого Петр Иванович про вас не говорил, чтобы деньги казенные кому ни попадя отдавать, – засопел Артемий Иванович. – Нечего считать деньги в чужом кармане. Если вы нищий, так идите к церкви копеечку просить, а то всякий горазд за чужой счет в рай ездить!
– Я предвидел такой поворот и сделал телеграфом запрос в Париж: каким образом я могу получить деньги у пана Артемия? Вот ответ.
Фаберовский вынул из внутреннего кармана вскрытый телеграфный конверт и достал оттуда сложенный вчетверо бланк, на котором было написано: «Nabeyte Gurinu mordu».
– Да я бы с радостью, только денег-то нету, – развел руками перетрусивший Артемий Иванович.
– Внимательно ли прочел пан Артемий указание своего начальника? – поляк придвинул к Владимирову телеграмму, объехав липкое пивное пятно на клеенке.
– Неужели, господин Фаберовский, вы поднимете на меня свою руку?
– И руку, и ногу, и палку – церемониться не стану. Пан сам понимает: приказ есть приказ. Мне еще отчет писать придется.
– Так с утра все было хорошо, – сказал Артемий Иванович, – и вот на тебе… А зачем вам деньги?
– За мастерскую может быть папа Римский платить будет? Сейчас подрядчик придет, надо, чтобы он помещение на свое имя снимал и платил сам.
– Хорошо, я из своих рук отдам деньги Дымшицу.
– А остальные деньги?
– У меня их с собою нет. Они в гостинице, в сейфе. Понадежнее, чем у вас с вашей дверью сзади!
Явление Дымшица прервало их препирательства. Управляющий клубом был красным от бешенства. Его новый слуга, Шабсельс, оказался не приспособленным не только для утихомиривания мадам Дымшиц, но даже для чистки ватерклозетов, и каждый день Дымшицу приходилось начинать с подробного инструктажа и наглядного показа на примере одной из имевшихся в наличии ретирад.
– Послушайте, Дымшиц, – нехотя сказал Артемий Иванович. – Вот вам деньги, вы должны будете заплатить их сейчас за помещение.
Вид четырех новеньких пятифунтовых банкнот мгновенно изменил настроение управляющего.
– Сию минуту обделаем ваш гешефт, товарищ Гурин! – взбодрился Дымшиц и трепетно спрятал банкноты за подкладку картуза.
