– Прошу прощения, леди, я позволил себе лишнее, – сказал полковник Каннигем, отходя от чугунных перил галереи, через которые он перегнулся, чтобы лучше разглядеть двух джентльменов, о поведении которых в Гайд-парке был осведомлен весь Фехтовальный клуб. – Рассказы о борделях и соревнованиях на быстроту не для дамских ушей. Хотя однажды супруга генерала Робертса выиграла на мне пари в сто фунтов! То, как ваши знакомые, мисс Пенелопа, носятся по дворцу, больше напоминает мне одну мою встречу с тигром…
– Это когда же вы охотились на тигров, полковник? – спросила Эстер.
– Чтоб не соврать, леди и джентльмены, я ни разу не охотился на тигров. А в мою встречу с тигром скорее он охотился на меня. И если бы не мой верный слуга, который бегал медленнее меня, быть бы мне у тигра в желудке. Кстати, мои юные друзья, какая может быть из этой истории извлечена мораль? Необходимость физической подготовки! Вы посмотрите на того высокого джентльмена с цветами, он уже задыхается и не в состоянии развить приличной скорости. А тот, что поменьше, высовывает язык, как убегавшаяся гончая.
– Разве вы не могли развернуться и уложить тигра метким выстрелом из винтовки? – спросила Эстер, которую всегда тянуло к героическому и необычному.
– Что вы, леди! – полковник подкрутил ус. – Вы когда-нибудь пытались бегать с винтовкой? Ее я бросил в первую очередь, едва увидел тигра.
– А сабля?
– С саблей оказалось сложнее. Ее очень неудобно отстегивать на бегу, – полковник Каннингем похлопал по палашу, висевшему у него на боку. – Проще на ходу снять штаны через голову. Но от сабли я тоже быстро избавился. Это меня и спасло.
– А вот ваш знакомый, полковник Маннингем-Буллер, утверждал, что убил однажды целых трех тигров за один день.
– Миссис Смит, мы делили с Буллером и еще четырьмя молодыми офицерами бунгало и двух слуг в течении пяти лет, и за это время он даже не удосужился узнать, с какого конца заряжается ружье. А когда на глазах у всего полка он попытался зарядить «снайдер» со ствола, уперев его прикладом в ногу, затвор прищемил ему… Во общем, с тех пор он стал человеком образцовой нравственности. Если бы не ваш муж, миссис Смит, у него и детей бы никогда не было.
– Что вы имеете в виду?
– Только то, что он избавил полковницу от бесплодия. Кстати, на эту тему есть хороший анекдот. Приходит однажды муж домой… Но нет, я не могу рассказывать это при дамах. Как-нибудь напомните мне после занятий в клубе, когда дамы разойдутся, я вам расскажу.
И полковник Каннингем расхохотался.
Молодые джентльмены поддержали его и даже некоторые дамы позволили себе хихикнуть.
– Мисс Пенелопа, смотрите, опять те джентльмены, – воскликнул Каннингем и вновь перегнулся через перила. Вся компания тут же выстроилась с ним рядом, джентльмены спешно поправляли монокли, а юные леди доставали из ридикюлей лорнеты.
– Стой, холера, стой! Не могу, в боку колет! – Фаберовский остановился посреди толпы, поймав наконец Владимирова за шиворот. – Я тебя третий раз в парке искать не буду! На меня и так уже в ватерклозете служащие пальцами показывают!
– Малохольный ты какой-то, Степан, – запыхтел Артемий Иванович, расстегивая ворот рубахи. – И нервный. Бегаешь. Суетишься чего-то. Совсем меня загонял. Не возьму я тебя с собой больше. И жадный. Подумаешь, леденец купил! Я и сам его мог себе купить. Лучше бы пива поднес. С рыбкой. Слушай, а восьминогих рыб к пиву подают? Или ту большую камбалу с длинным хвостом? На такую камбалу бочку пива нужно. Пошли куда-нибудь, пить хочется. Как называлась та шипучка, что мы пили на скейтинг-ринге? «Шмякс-с-с»?
– «Швепс». Шмякс сделал пан Артемий, когда надел роликовые коньки на свои копыта.
– Ты мои ноги не трожь! Получше, чем твои ходули! И перестань совать мне в нос эти дурацкие цветы! Взялся носить – так носи!
Фаберовский в сердцах бросил на пол цветы и корзинки с фиалками, чем вызвал внимание со стороны окружавшей их с Владимировым публики. На галереях этот жест не остался незамеченным. Один из фехтовальщиков даже позволил себе отпустить замечание, которое могло показаться Гримблу оскорбительным:
– Представляю, как эти двое ввалились в вашу коляску с корзинами цветов, доктор Гримбл. Вот была, наверное, умора!
– Не вижу в этом ничего смешного! – осадил спортсмена Гримбл. – Это во-первых. А во-вторых, ввалился один только Гурин!
Пенелопа отошла в сторону и облокотилась на прохладные перила. Оркестр играл вальс Вальдтейфеля и ее мысли, повинуясь свободной и легкой мелодии, уплыли прочь от действительности, от занудного и утомительного Гримбла, от полковника с его однообразными солдатскими шутками, от спортсменов и дам из Фехтовального клуба с их глупыми тщеславными замашками на исключительность и независимость от условностей и мнения общества. Пенелопа глядела на Фаберовского с охапкой цветов, о чем-то бурно объяснявшегося внизу с Гуриным, и ей вспомнилось, как весной к ним в дом впервые приехал поляк, только что познакомившийся с доктором Смитом, с вот такой же охапкой цветов. Она почувствовала тогда в Фаберовском какую-то необычную целеустремленность, свободу и благожелательность, какой не было ни у кого в ее окружении. Поляк откровенно восхищался Пенелопой, не подразумевая никаких обязательств с ее стороны, что давало возможность и ей чувствовать себя с Фаберовским свободно и непринужденно. Она не удивилась бы тогда, узнай, что он влюблен вовсе не в нее. Это не казалось ей чем-то предосудительным и мешающим их отношениям. Поляк умудрился даже отца расположить на недолгое время, чего до тех пор не удавалось никому, даже Гримблу, хотя он считался другом семьи Смитов. Фаберовский возил ее несколько раз в «Лицеум» на Шекспира в постановке Ирвинга и охотно разговаривал с ней на любые темы, будь то искусство или биология, лабораторные работы по которой с большим трудом давались ей в Бедфордском колледже для леди. Никто из ее знакомых просто не считал нужным разговаривать с нею, считая это пустой тратой времени. И она не на шутку влюбилась в поляка, но потом у того произошла какая-то крупная ссора с ее отцом, и с тех пор несколько месяцев, до встречи в Гайд-парке, она не видела его.
– Не слишком ли пристально вы смотрите на мистера Фейберовского, мисс Пенелопа? – вывел ее из мечтаний доктор Гримбл. – Я нахожу это не совсем приличным. В конце концов он вам никто!
– Вы тоже, мистер Гримбл!
– Напротив, Пенелопа, все те цветы и другие подарки, не говоря уже об издержках на ваши поездки с миссис Смит в различные увеселения вроде Хрустального дворца стоили мне больших денег. Но не думайте, что я делал это из корыстных целей. Я порядочный человек и джентльмен, и не собираюсь колоть вам глаза расходами, которые понес и еще понесу ради вас.
– Я счастлива, доктор Гримбл, что не должна вам денег. Если я, конечно, правильно поняла вас. Вы очень благородны.
Тем временем Фаберовский, чувствуя неудобство от внимания окружающих, собрал цветы и теперь было видно, как Артемий Иванович куда-то зазывал его, показывая рукой в сторону южного выхода.
