* * *
В три часа ночи, как и неделю назад, Конрой, Даффи и Васильев собрались и вышли из своей комнаты на Брейди-стрит, но на этот раз путь их лежал к церкви Христа в Спитлфилдзе. Голову старика-ирландца украшала нелепая ермолка, сделанная им из старого котелка путем отрезания совсем обвисших полей. Его спутники неодобрительно косились на старого фения, но Конрой был чрезвычайно доволен своим новым головным убором и шел впереди них, гордо задрав бороду. Когда часы на церкви пробили половину четвертого, троица засела в трактире «Британия». Выбрав столик подальше от входа, они заказали трактирщице по пинте пива и стали наблюдать за публикой. Несмотря на поздний час, здесь было много народу, ибо уже по осеннему холодная погода на улице не располагала к прогулкам: проститутки, матросы с торговых кораблей, солдаты из гарнизона Тауэра и просто рабочий и бродячий люд спускали в заведении миссис Рингер последние гроши.
Все дамы были заняты, что вызывало некоторую тревогу у Конроя и Даффи. Зато Васильев сидел спокойно, глядя одним глазом на муху, плававшую у него в кружке с пивом. Две проститутки за соседним столом, гулявшие в компании рядовых из Веллингтонских казарм, бросали на ирландцев странные взгляды.
– Чего надо этим двум шлюхам? – спросил Даффи у Конроя, наклонившись к самому уху.
– А мне почем знать? Пялятся на нас, словно у них своих клиентов нет.
Одна из проституток в шляпке с облысевшим пером и фонарем под левым глазом обернулась к своему спутнику и, указав рукой в митенке на столик ирландцев, сказала что-то. Тот поднял голову от кружки с пивом и посмотрел на Даффи. Вторая – иссохшая плюгавая брюнетка с перебитым носом, – добавила несколько слов и ее кавалер тоже с интересом поглядел на ирландцев.
– Смотрят, как на слона в Риджентс-парке, – заворчал Конрой. – Ирландцев, что ли, не видели? Вся морда в синяках, а туда же.
– Может, их ермолка у тебя на голове удивляет? Не видали ирландца в жидовской шапочке. Зачем ты ее надел?
– Для конспирации.
– Придется сидеть, пока они не уйдут, – сказал Даффи. – Кто знает, о чем они там шепчутся. Донесут еще потом полиции.
– Я видел их во вторник, когда мы гуляли здесь, выбирая место, – буркнул вдруг Васильев, не отрывая глаз от кружки с мухой. – Тогда они тоже показывали на нас пальцами. Толстая бабища нас узнала, потому что мы встретили ее той ночью, когда возвращались с Бакс-роу на Брейди-стрит.
– Дьявол! – воскликнул Конрой и тут же умолк, испуганно оглянувшись на проституток.
Немного помолчав, он добавил шепотом, щекоча ухо молодому ирландцу бородой:
– Только начальникам о том, что нас узнали – ни звука!
Переглядываясь с проститутками и их клиентами и не решаясь покинуть трактир, они просидели в нем больше часа. За это время ирландцы выпили не по одной пинте, но не съели даже ломтика хлеба с маслом, отчего языки их стали заплетаться, и только Васильев все так же совершенно трезвым взглядом глядел на свою муху.
Наконец, радостный миг настал. Проститутки и солдаты поднялись со своих мест и направились к двери. Конрой схватил Даффи за рукав и на весь трактир, заглушая пьяные крики, зашептал:
– Уматывают. Сейчас и мы пойдем. Здесь совершенно некого снять, все заняты.
Едва дверь за проститутками закрылась, оба ирландца встали. Васильев запустил палец в кружку, выудил из пива муху и тоже встал. Они пошли, пробираясь между столиков, к выходу и Васильев, брезгливо морщась, отправил мокрую муху щелчком ногтя в сторону толстой трактирщицы.
Следующим местом, куда они направились, был трактир «Голова королевы». Они перешли Коммершл-стрит и Конрой заглянул в дверь.
– Все заняты, – помотал он головой в своей дурацкой ермолке. – Глухое время.
Они прошли дальше по Коммершл-стрит мимо церкви Христа и на другой стороне Черч-стрит остановились на углу у «Десяти колоколов», отвергнутых Артемием Ивановичем из-за близости к Божьему храму. Конрой опять, не входя, заглянул в дверь. Васильев и Даффи остановились чуть в стороне. Через некоторое время из трактира явилась невысокая тучная бабенка в длинном черном приталенном пальто до колен и встала перед Конроем.
– Моему другу нужна женщина, но он стесняется – молодой еще, – сказал ей ирландец. – И все кругом заняты.
– А сколько заплатите? – жадно спросила та. – Три пенса заплатите?
– Заплачу.
– А четыре? Я дочь солдата гвардии.
– Я заплачу шесть.
– Тогда пойдем.
– Где здесь есть местечко потише, чтобы полиции рядом ни на дух не было?
– Таких мест, чтоб вовсе без полиции, нет, но я знаю один дворик неподалеку, на Ханбери-стрит, где дверь никогда не заперта.
– А где это?
– Да тут рядом, мимо рынка немного вперед до Ханбери-стрит и направо шагов полтораста.
Проститутка махнула рукой, показывая, что нужно завернуть направо за угол.
– Пойдем, ты мне покажешь, и я затем приведу туда своего приятеля, – сказал старик.
Светало, следовало поспешить и проститутка с Конроем двинулись вперед по Коммершл-стрит.
– Ты знаешь, мой отец Джордж Смит был солдатом лейб-гвардии в Виндзорском замке, – сказала с чувством женщина, пробираясь через толчею прибывших к открытию Спитлфилдзского рынка телег, сгрудившихся перед входом на рынок. – Мы обвенчались с мужем в церкви Всех Святых в Найтсбридже…
– А, это там, куда переехала пять дней назад жирная русская скотина… – заметил Конрой, сдвинув ермолку на затылок.
– Что? – переспросила женщина, но старый ирландец не стал отвечать.
– У меня было трое детей, – продолжила она свой рассказ, – две девочки и мальчик. Эмили умерла шесть лет назад.
Женщина всхлипнула.
– Муж платил мне недельное содержание в десять шиллингов, но два года назад на Рождество он преставился и я осталась совсем без средств. Мой мальчик-урод живет в богадельне, а младшенькая – в каком-то заведении во Франции. Я вынуждена торговать цветами, а при случае и собой. Я больна и у меня нет сил зарабатывать на жизнь. Я только недавно вышла из лазарета …
Жалобный вид этой болезненной женщины и слезы, потекшие по ее мясистому носу, вызвали некоторое сочувствие у Конроя и он отвернулся, закусив бороду.
– А сегодня в половине второго я пришла к себе в ночлежку – я живу в Кроссингемской ночлежке на Дорсет-стрит – и пробралась на кухню, потому что ноги у меня подкашивались от голода. Там стоял чугунок с печеной картошкой и я съела немного, но тут пришел Донован и потребовал денег за ночлег, – женщина свернула на Ханбери-стрит и направилась к открытой двери деревянного трехэтажного дома, в окне первого этажа которого была установлена вывеска «Мясо для кошек». – Я пыталась объяснить ему, что у меня их нет и я слаба и больна, и была в лазарете, но он не стал слушать и выгнал меня на улицу.
