Джулиан горестно опустил руку… но к ним уже мчалась Ливви с побелевшим лицом:
– Джулс, Эмма! Портал!
Эмма увидела, что дрожащий свет портала померк еще сильнее. Джулиан схватил Ливви, крепко прижал к себе свободной рукой.
– Нам пора. Портал умирает. Без Аннабель он продержится еще пару минут.
Ливви уткнулась ему в плечо и крепко обняла. Когда она отстранилась, лицо ее было мокро от слез.
– Идите, – прошептала она.
– Идем с нами!
– Нет, Джулиан. Сам знаешь, я не могу. У моих людей наконец-то появился шанс. Ты дал нам его. Я тебе безумно благодарна… но я не могу позволить Кэмерону погибнуть ради безопасности мира, откуда сама собираюсь сбежать.
Эмма испугалась, что Джулиан начнет спорить, но он не стал. Возможно, он был больше готов к этому, чем она думала. Он сунул руку за пазуху и достал Чашу. Золото тускло блеснуло в свете портала – в свете синего неба и настоящего солнца.
– Возьми, – он сунул Чашу Ливви. – Возможно, это поможет нефилимам возродиться в этом мире.
– Возможно, я никогда не смогу воспользоваться ею… – Ливви благоговейно взяла Чашу.
– Может да, а может и нет, – сказала Эмма. – Бери.
– Я тебе еще кое-что подарю напоследок, – Джулиан наклонился и что-то прошептал ей на ухо.
Глаза Ливви расширились.
– Бегите! – крикнул Рафаэль, который смотрел на них вместе с Дианой, Бэтом и Майей. – Бегите, глупые люди, пока не стало слишком поздно!
Джулиан и Ливви в последний раз посмотрели друг на друга. Эмме показалось, что она слышала, как разрывается его сердце: одна его часть навсегда останется здесь, в Туле́, с Ливви.
– Бегите же! – портал уже был меньше обычной двери. – И скажите Магнусу и Алеку, чтобы сменили ребенку имя!
Эмма схватила руку Джулиана, другой сжала Меч Смерти. Джулиан посмотрел на нее глазами цвета пронизанной солнцем морской синевы.
– Увидимся на той стороне.
И они вместе шагнули вперед.
22. И лучший, и злодей
Безмолвный город был пуст – лишь эхо прошлых снов и шепотов неустанно бродило по нему. На стенах горели факелы, бросая золотой отсвет на костяные обелиски и мавзолеи из родолита и белого агата.
Эмма неторопливо шла среди костей. Вроде бы ей полагалось тревожиться и, может быть, даже спешить, но она не помнила ни почему, ни что вообще здесь делает. На ней был боевой доспех, черно-серебряный, как звездное небо. Шаги по мрамору были единственным здесь звуком.
Она прошла знакомую комнату с высоким сводчатым потолком. Многоцветные мраморы образовывали узор, слишком затейливый, чтобы глаз мог его распознать. Два круга пересекались на полу: здесь они с Джулианом стали парабатаями.
Дальше был Зал Говорящих Звезд. Волны из звезд поблескивали на камне; Меч Смерти висел острием вниз за базальтовым Столом судилища, словно поджидая ее. Она взялась за рукоять и обнаружила, что он не весит и перышка. Она шагнула в квадрат Говорящих Звезд.
– Эмма! Эмма, это я, Кристина! – чья-то холодная рука держала ее.
Она металась и ворочалась; горло немилосердно жгло.
– Кристина! – прошептала она сухими, потрескавшимися губами. – Спрячь меч! Пожалуйста, пожалуйста, спрячь его!
Что-то щелкнуло. Пол под ней разошелся по невидимому шву – две мраморные глыбы плавно разъехались в стороны. Под ними, в нише показалась каменная табличка с грубым изображением руны парабатаев. Не тонкая работа и даже не красивая, но она определенно излучала силу.
Сжав покрепче Маэллартах, Эмма резко опустила его; острие раскололо табличку, и Эмму отбросило назад в облаке пыли и силы.
Все, подумала она. Связь разрушена.
Ни радости, ни облегчения. Только страх шепотом звал ее: «Эмма! Эмма, как ты могла?».
Она обернулась и увидела Джема в одеждах Безмолвного Брата. Красное пятно медленно расползалось у него по груди. Она закричала и, крича, смотрела, как он падает…
– Эмма, поговори же со мной! С тобой все будет хорошо. С Джулианом все будет хорошо.
Казалось, Кристина вот-вот заплачет.
Эмма лежала в кровати, но ее руки и ноги словно сковывали тяжелые кандалы. Голоса вокруг накатывали, как волны, поднимаясь и опадая. Она узнала Марка, Хелен…
– Что с ними такое? – спрашивала Хелен. – Они появились через секунду после вас, но в совершенно другой одежде. Ничего не понимаю.
– Я тоже, – Марк был совершенно убит. – Эмма, где вы были?
Кажется, он взъерошил ей волосы.
Она стояла перед серебряным зеркалом. Бледные волосы, исчерченная рунами кожа, все как всегда, но глаза – глаза были красные, как луна в Туле́.
Потом она падала куда-то сквозь воду. Огромные чудища глубин, акулохвостые и змеезубые, клубились вокруг, а навстречу сквозь толщу поднимался Пепел с черными крыльями, мерцающими серебром и золотом, и монстры в ужасе шарахались от него…
Эмма проснулась с хриплым воплем, сражаясь с водорослями, грозившими утянуть ее обратно на дно – это были простыни, в которых она запуталась. Хватая ртом воздух, она упала обратно на подушки. Чьи-то руки держали ее за плечи, убирали волосы с мокрого лба, чей-то голос звал по имени.
– Эмма, – сказала Кристина. – Все в порядке, все хорошо. Ты просто спала.
Она открыла глаза. Она была в своей комнате в Институте – голубые стены, на одной из них знакомая роспись: ласточки, кружащие над стенами замка, солнце льется в окна. Вдалеке шумит море, в соседней комнате играет музыка.
– Кристина, – прошептала Эмма, – какое счастье, что это ты.
Кристина пискнула, обвила ее руками, крепко обняла.
– Прости, – бормотала она. – Прости, что мы смылись из страны фэйри без вас… С тех пор я просто ни о чем другом не могла думать. Я не должна была, не должна была тебя бросать…
Издалека пришло воспоминание: Неблагой Двор… Огонь отрезал их от Кристины и остальных… Она еще кивнула: спасай себя, спасай других.
– Ну, Тина! – Эмма похлопала ее по спине; горло почему-то очень болело, голос был хриплый. – Все в порядке, я же сама велела вам уходить.
Нос у Кристины был красный, глаза тоже.
– Но вы-то куда подевались? Где вы были? И почему ты все время звала меня «Розой Мехико»? – она вопросительно наморщила лоб.
Эмма охнула, потом усмехнулась.
– Мне столько нужно тебе рассказать… но сначала я должна знать, – она схватила Кристину за руку. – Джулиан жив? Все живы?
– Конечно! – Кристина даже испугалась. – Все живы.
– А что гниль сделала с Магнусом? Мы опоздали? – но руку она все-таки отпустила.
