Оставить Эмму, уйти от нее, даже если она сама попросила… Его будто разрывало на части. Все чувства были такими новыми, сильными… В студии он всегда находил утешение, но вчера ему это не удалось – пытаться писать в таком состоянии было все равно что пытаться говорить на иностранном языке, которого никогда не учил.
Но сейчас все было иначе. Кисть словно стала продолжением его руки, а рука, наносившая на холст смелые мазки, точно знала, чего хочет. Образ на полотне обретал плоть, и разум Джулиана постепенно успокаивался. Боль не прошла, но теперь он мог ее выносить.
Он не знал, сколько прошло времени, когда его отвлек стук в дверь. Уже очень давно он не проваливался так глубоко в этот сон наяву, в грезу творчества… Тогда, в Туле́, с цветными карандашами, был лишь краткий миг.
Кисти отправились в стакан с водой. Он был почти готов к тому, что за дверью окажется Эмма… Но там, засунув руки в карманы белого худи, стоял Тай.
– Можно войти? – он скользнул взглядом по лицу Джулиана.
– Конечно.
Тай прошелся по комнате, глянул на картины, потом остановился перед новым холстом. Он всегда хотел эту комнату себе под кабинет или лабораторию, но Джулиан упрямо ее не отдавал.
Нет, Тая он из нее не выгонял. Когда тот был младше, краски и бумага могли занять его на долгие часы. Он никогда не рисовал ничего конкретного, но у него было потрясающее чувство цвета. На всех его картинах были изображены энергичные вихри цвета, такие яркие и мощные, что они едва ли не вырывались с холста.
– Это меч Ливви, – сказал Тай. Это прозвучало почти как вопрос, будто Тай не совсем понимал, зачем Джулиану его рисовать.
– Я думал о том, что лучше всего могло бы ее символизировать, – сердце Джулиана, кажется, пропустило удар.
Тай коснулся золотого медальона на шее.
– Я всегда думаю о ней – вот с этим.
– Это хорошая идея. Слушай, Тай… Знаю, меня не было рядом, с тех пор как Ливви умерла. Но сейчас я здесь.
Тай взял чистую кисть, потрогал щетину по очереди каждым пальцем. Он будто полностью погрузился в физические ощущения. Джулиан молчал, не мешая брату думать.
– Ты не виноват, – сказал наконец Тай. – Инквизитор отослал тебя прочь.
– Виноват я или нет, а меня рядом не было. Если хочешь со мной поговорить, обещаю слушать столько, сколько будет нужно.
– Ты всегда был с нами и для нас, Джулс, – Тай посмотрел на него и отвернулся. – Ты все для нас делал. Управлял целым Институтом…
– Я…
– Сейчас моя очередь быть с вами и для вас. Для всех вас, – Тай положил кисть. – Я пойду. Нужно встретиться с Китом.
Когда дверь закрылась, Джулиан опустился на табурет у пустого мольберта и невидящим взглядом уставился перед собой.
«Ты управлял целым Институтом…»
Горацию зачем-то понадобилось, чтобы все Охотники в мире видели, как он ведет переговоры с Неблагим Королем. Раньше, когда он ничего не чувствовал, он не мог понять, зачем. Зато теперь понимал. Остановить Инквизитора оказалось гораздо важнее, чем он думал.
Каждый день на рассвете Артур сидел у себя в кабинете – писал и отвечал на письма. В его руке была тяжелая институтская печать. Сейчас эта печать у Алины и Хелен. Многое из кабинета Артура они забрали, в свой, новый, чтобы облегчить себе вхождение в новую должность. Но о секретном ящичке в столе они не знали, а Джулиан был в другом месте и ничего им не сказал.
«Ты управлял целым Институтом…»
В этом ящичке лежал тщательно составленный список имен: все важные Нижнемирские, все члены Совета, Охотники в каждом Институте.
Джулиан поглядел в окно. Он снова чувствовал себя живым, сильным – не особенно счастливым, но внутри у него все гудело от новой целеустремленности. Так, сейчас нужно закончить картину. А потом, когда весь дом заснет, начнется другая работа, настоящая.
26. Ропот в вышине
Стук. Стук. Стук.
Эмма с разворота метнула ножи, один за другим: через голову, через голову, боком. Хищно просвистев, они воткнулись в нарисованную на стене мишень, рукоятки задрожали.
Наклонившись, она взяла еще два ножа из кучи под ногами. Переодеваться в одежду для тренировки она не стала и теперь обливалась потом в майке и джинсах. Распущенные волосы прилипли к шее. Впрочем, ей было наплевать.
Словно вернулось то время, когда она еще не поняла, что влюблена в Джулиана. Время ярости и отчаяния, которые она тогда списывала исключительно на гибель родителей.
Она метнула два ножа – гладко, точно; лезвия искусно прошли между пальцев. Стук. Стук. Она еще помнила те дни, когда так часто швырялась сюрикенами, что вечно резала себе руки. Сколько из того всепоглощающего гнева действительно было связано с родителями – потому что на них точно приходилась изрядная его доля, – а сколько – с тем, что она упорно держала двери разума закрытыми, не давая себе разобраться, чего действительно хочет, что способно сделать ее по-настоящему счастливой?
Она взяла еще два ножа и, тяжело дыша, встала спиной к мишени. Невозможно не думать о Джулиане. Теперь, когда чары спали, она испытывала мучительное желание быть с ним, быть рядом, смешанное с невыразимой горечью – с сожалением о сделанных в прошлом неправильных выборах, о напрасно потраченных годах. Они с Джулианом оба не ведали, что творят, и жестоко за это поплатились. Если бы хоть кому-то тогда пришло в голову, почему им не надо становиться парабатаями, они бы сейчас не оказались в такой жуткой ситуации, где один выбор не лучше другого: либо разлука друг с другом, либо изгнание и лишение всего, что они так любят.
Любовь – большая сила. Чем дольше вы проведете вместе, открывшись своим чувствам, тем больше она окрепнет. Вам нужно держаться друг от друга подальше. Не трогать друг друга, не разговаривать. Постарайтесь даже не думать друг о друге…
Стук. Нож свистнул над плечом. Стук. Другой. Она оглянулась посмотреть на дрожащие в стене рукоятки.
– Отличный бросок.
В дверях длинной, тонкой спицей маячил едва различимый в тени Марк. В полной форме и очень усталый. Даже не усталый – изможденный.
Они давно не оставались наедине. Не по своей вине и воле: сначала разные дела в Идрисе, потом фэйри, Туле́… а сейчас в Марке появилась эта угрюмая печаль, словно он потерял что-то важное и все ждет, пока ему скажут, что. И сейчас эта печаль стала куда заметнее, чем сразу после возвращения из страны фэйри.
– Хочешь? – она протянула ему еще один нож.
– Очень!
Он подошел, взял нож. Эмма отступила на шаг. Марк прицелился вдоль руки.
– Хочешь поговорить о том, что у вас происходит с Кристиной? – нерешительно предложила она. – И… с Кьераном?
Он метнул нож; тот воткнулся в стену рядом с одним из ножей Эммы.
