– Блэкторны – неблагодарные твари, – объяснила она. – Ты должен немедленно прекратить общение с ними – и со всеми, с кем они водятся.
Она прожгла его взглядом.
– Если ты имеешь в виду Кристину, то мы с ней только друзья…
– Мне плевать. Все Блэкторны мерзкие. Марк – полукровка, Тай – чокнутый мелкий затворник, Дрю – жирная и тупая, а Джулиан… похож на Себастьяна Моргенштерна.
Диего не выдержал и расхохотался.
– Он – что?
Зара вспыхнула.
– Он поднимал мертвых!
– Вообще-то нет, – сказал Диего, хотя это уже не имело значения.
Когорта постоянно меняла правила игры, когда ей нужно было чего-то добиться. Корректность доказательств их не слишком волновала, как и разница между теми, кто поднимает мертвых, и теми, кто с ними просто общается.
– Ты еще пожалеешь, что возился с ним, когда он сожжет этот мир, – мрачно возвестила Зара.
– Уж наверняка. Слушай, ты еще что-то хотела? Уже середина ночи, и я собирался немного поспать.
– Не забывай, зачем ты со мной обручился, – процедила она с ядовитой улыбкой. – Тебе еще тогда стоило подумать, каковы будут последствия, если я вдруг разорву помолвку.
Она уже собралась уходить, но вдруг будто заметила что-то… удивительное – Диего не понял, что. Как бы там ни было, Зара метнула на него еще один уничтожающий взгляд и зашагала прочь по коридору.
Замка на двери не было, поэтому Диего просто захлопнул ее, упал на кровать и снова уставился в потолок. На сей раз потолку не удалось отвлечь его от мрачных мыслей.
6. Меж тем как с башни – мрачный вид…
Эмма проснулась от грохота в дверь ее спальни – голова уже раскалывалась. Она рухнула спать прямо на пол, как была, одетая; волосы были влажные и прилипли к щекам. Она чувствовала себя как после кораблекрушения, и выглядела наверняка не лучше.
– Входи.
Дверь распахнулась; это был, естественно, Джулиан.
Эмма рывком села. Какую-то секунду они просто таращились друг на друга. Эмме сразу же стало холодно: хоть он и не любит ее больше, а все равно заметит и мятое лицо, и одежду в беспорядке…
– Тебе лучше одеться и привести себя в порядок.
На Джулиане были джинсы и синий свитер. Выглядел он так, словно отлично выспался. Хорошо выглядел. Симпатичный незнакомец, которого она совершенно не знала. Даже и голос совсем не грубый, а так, прохладно прагматичный. Можно не беспокоиться, что он станет ее жалеть или будет чувствовать себя виноватым, внезапно дошло до нее: он вообще ничего не чувствует.
– Дейн Ларкспир только что доставил сообщение, – произнес Джулиан. – Инквизитор желает видеть нас немедленно.
Стоило Кристине открыть дверь, как из-за барной стойки с половником наперевес выпрыгнула сияющая Хелен.
– Доброе утро!
Кристина проснулась рано – весь ее организм горячо осуждал разницу во времени между Идрисом и Лос-Анджелесом – и практически ощупью побрела на кухню, сделать себе кофе и парочку тостов. От жизнерадостности Хелен ей неудержимо захотелось лечь доспать прямо на столе. Нет, ей точно никогда не понять чертовых жаворонков, особенно тех, кто умудряется функционировать без кофеина.
– А я овсянку делаю, – радостно сообщила Хелен.
– О.
Овсянку Кристина вообще-то не любила.
– Алина наверху, в офисе: пытается разобраться в бумагах. Кажется, центурионы тут все разнесли, – Хелен поморщилась.
– Я в курсе, – Кристина с вожделением поглядела на кофемашину.
Будет очень грубо, если она просто пройдет мимо Хелен и полезет в шкаф за зернами и фильтром?
– Но не волнуйся, – продолжала Хелен. – Они оставили в турке плесневелый кофе.
Она показала в сторону раковины.
Кристина возненавидела центурионов еще больше прежнего – разве такое возможно?
– Они хоть что-нибудь нам оставили?
– Бак с грязным бельем, – к ним вошел Марк с мокрыми волосами – видимо, только что из душа.
У Кристины что-то затрепыхалось в животе, и ей пришлось срочно сесть на табурет. У Марка на запястье все еще виднелся заживающий участок кожи – там, куда пришлось связывающее заклинание: у нее был такой же. Глаза его так и сияли на утреннем солнце: золотые и синие, будто самое сердце океана. Она быстро отвернулась и принялась изучать изразец, на котором тело поверженного Гектора тащили за ноги вокруг стен Трои.
– Очень много грязного белья. Просто-таки горы и горы грязного белья.
– Я займусь стиркой, – Хелен уже переместилась к плите и теперь энергично мешала в кастрюльке. – А сейчас делаю овсянку.
– О.
Марк мельком пересекся взглядами с Кристиной, но в нелюбви к овсянке они друг другу сознаться успели.
В кухню постепенно вваливались и другие Блэкторны. Пришел Тай, за ним Кит; подоспели Дрю и Тавви. Зажурчали, забулькали голоса, и на мгновение все стало как будто нормально. Как будто… Без Эммы Институт никогда больше не будет для нее нормальным. Эмма была первой, кого он встретила в Лос-Анджелесе. Эмма первой и без колебаний приняла ее в друзья. И с городом она знакомилась, узнавая любимые места Эммы – тайные пляжи и узкие тропки. В машине с радио, включенным на полную громкость, с волосами, развевающимися на ветру… Хот-доги в «Пинкс», пироги в «Эппл Пан» в полночь…
Трудно было теперь не чувствовать себя сорвавшейся с якоря… отвязавшейся лодкой во власти прилива. И все же она держалась за то, что сказала ей Эмма: «Ты им нужна. Ты нужна Марку».
Тай схватил лежавший на столе пакет чипсов, перебросил его Киту, тот показал ему большой палец. Эти двое явно научились общаться без слов, как Эмма и Джулиан в свое время.
– Сейчас же положи эту гадость! – возмутилась Хелен. – Я варю овсянку!
Она указала половником на стол, где в ряд стояли одинаковые миски и ваза полевых цветов.
– О, – сказал Кит.
– А я хочу блинов! – заявил Тавви.
– Мы завтракать не будем, – быстро сказал Тай. – Мы с Китом идем на пляж. Пока-пока.
– А… – начала Хелен, но мальчишки уже ушли.
Крепко схватив Кита за руку, Тай потащил его за собой. Уже на пороге Кит успел с извиняющимся видом пожать плечами.
– Ненавижу овсянку, – угрюмо сказала Дрю, садясь за стол.
– Я тоже! – подержал ее Тавви, втискиваясь рядом с сестрой.
Он тоже нахмурился, на мгновение став так забавно похож на нее.
– Кроме овсянки ничего нет, – весело ответила Хелен. – Правда, еще я могу сделать тост.
– Не тост, – отрезал Тавви. – Блины!
Хелен выключила плиту. Некоторое время она стояла, уставившись в кастрюлю с остывающей кашей, потом очень тихо сказала:
