– А ты изменился, сын терний, – заметила Королева.
Она молчала уже несколько минут – пока стража и придворные покидали зал. Но Джулиан даже теперь сомневался, что они действительно остались одни. Мало ли какие духи скрываются в тенях?
Он мерил зал шагами, чувствуя необъяснимое беспокойство. Хотя он вообще мало что мог объяснить из того, что чувствовал сейчас. У него были порывы – одним он следовал, другие игнорировал – вспышки гнева, неприязни, и даже надежды… Но порыв, толкнувший его на убийство Дейна, он объяснить не мог, как и то, что почувствовал после того, как это случилось. Как будто нужные слова вдруг исчезли из его словаря.
Кажется, кто-то когда-то сказал ему, что последними словами Себастьяна Моргенштерна были: «Я никогда не чувствовал себя так легко». Ему сейчас тоже было легко, словно он наконец сбросил бремя постоянного страха и острого желания, к которому так привык, что уже не замечал, как оно давит на плечи. Но все равно где-то глубоко внутри от мысли о Себастьяне ему стало холодно. Правильно ли это – чувствовать такую легкость?
Он сознавал в себе некое нетерпение и знание, хотя и отдаленное, притупленное, что играет с огнем. Но это знание не сопровождалось ни страхом, ни тревогой. Просто холодная констатация факта.
– Теперь мы одни, – сказала Королева. – И можем хорошенько поразвлечься.
Он наконец на нее посмотрел. Трон выглядел по-другому, и сама она тоже. Теперь Королева раскинулась на алой кушетке, среди подушек, в волнах своих медных волос. Она была прекрасна; лицо налилось юностью и здоровьем, карие глаза сияли.
Вообще-то у Королевы голубые глаза; это у Эммы – карие.
Но от этой мысли картинка никак не изменилась: устремленные на него глаза Королевы переливались зеленым и желтым, и таинственно мерцали. Платье ее стало белым, шелковым, и когда она медленно провела пальцами одной ноги по голени другой, оно распахнулось, и в разрезе ее ноги открылись до самых бедер.
– Это гламор, – сказал Джулиан. – И мне хорошо известно, что под ним.
Она оперлась подбородком на руку.
– Мало кто осмелился бы говорить в таком тоне с Благой Королевой.
– Мало у кого есть то, чего хочет Благая Королева, – парировал Джулиан.
Глядя на нее, он ничего не чувствовал. Она была прекрасна, но он не мог бы желать ее меньше, даже будь она красивым камнем или красивым закатом.
Королева сузила глаза, и они тут же снова стали голубыми.
– Ты и правда равнодушен, – сказала она. – Почти как фэйри.
– Я лучше.
– Правда? – Королева неторопливо села. Белый шелк лег соблазнительными складками. – Знаешь, что мой народ говорит о смертных, попадающих к нам в холм? В стране фэйри смертным неведома скорбь, но им неведома и радость.
– Почему? – спросил Джулиан.
Она рассмеялась.
– Сын терний, ты когда-нибудь думал о том, как мы заманиваем смертных жить среди фэйри и служить нам? Мы выбираем тех, кто что-нибудь потерял, и обещаем им то, чего люди желают больше всего на свете: прекращение горя и страданий. Мало кто догадывается, что, оказавшись в нашей стране, они попадут в клетку и никогда больше не узнают счастья, – она наклонилась вперед. – И сейчас в этой клетке ты, мальчик.
Холодок пробежал по его спине. Инстинктивный, как тот импульс, что заставил его подняться на костер Ливви.
– Ты пытаешься отвлечь меня, госпожа. Когда я получу то, что ты обещала?
– Что тебе за дело до обета парабатаев? Эмма, кажется, тебе теперь безразлична – я прочла это в ее глазах. Она тоскует по тебе, хотя ты стоишь рядом.
– Эти узы, – процедил Джулиан сквозь зубы. – Как их можно разорвать?
В голове у него тяжело пульсировало. Возможно, все дело в обезвоживании.
– Что ж, очень хорошо, – Королева откинулась на спинку трона. Ее длинные локоны змеились, спускаясь до самого пола. – Но учти, тебе это не понравится.
– Говори.
– У руны парабатаев есть изъян, которого нет ни у одной другой. Причина в том, что ее создал Сумеречный охотник Джонатан, а не ангел Разиэль, – говоря это, Королева пальцем лениво рисовала в воздухе спирали. – В Безмолвном городе хранится изначальная руна парабатаев, начертанная Сумеречным охотником Джонатаном и Дэвидом Безмолвным. Уничтожь ее, и узы всех парабатаев в мире исчезнут в тот же миг.
У Джулиана перехватило дыхание. Сердце стучало в груди, как молот. Все узы в мире будут разрушены… Он все еще не мог сказать, что чувствует, но сила этих чувств словно пыталась вытряхнуть его из его собственной кожи.
– И почему же мне это не понравится? – спросил он. – Потому что это очень трудно сделать?
– Не трудно. Невозможно. Или всегда считалось невозможным.
Королева выпрямилась и улыбнулась ему.
– В первый раз, когда мы с тобой об этом говорили, я не лукавила. Но с тех пор кое-что изменилось.
– Что ты хочешь сказать? Что изменилось?
– Есть лишь один способ уничтожить изначальную руну, – сказала Королева. – Ее нужно пронзить Мечом Смерти.
11. Зыбь морей, не страшных ясностью своей
Рана оказалась длинной, но не глубокой: просто порез на правом плече. Кьеран сидел, скрежеща зубами, в одной из пустых гостевых спален Института. Его правый рукав был начисто срезан мечом Кристины. Марк нервно подпирал ближайшую стену и наблюдал за процессом.
Кристина удивилась тому, какие у Кьерана мускулистые руки. Даже после того, как он пронес ее через весь Лондон, она все равно почему-то считала фэйри хрупкими существами. Он и был хрупкий, но при этом удивительно прочный. Мышцы у Кьерана как-то плотнее обвивались вокруг тонких костей – плотнее, чем у людей, и его тело было жилистым, сильным.
Кристина смыла кровь и исследовала кожу вокруг раны. Кьеран поежился, прикрыв глаза.
– Не вижу признаков инфекции, и швы тоже не нужны, – сказала Кристина, чувствуя себя виноватой, что причинила ему боль. – Достаточно просто перевязать.
Кьеран искоса посмотрел на нее: разобрать выражение его лица в полумраке было невозможно. В комнате горела только одна лампа, да и та – под плотным абажуром.
– Прости, что доставил вам такие неприятности, – сказал Кьеран тихо – особенным ночным голосом, каким стараются не разбудить тех, кто спит. – Вам обоим.
– Никаких неприятностей ты нам не доставил, – сказал Марк. Его голос был хриплым от усталости. – Ты принес информацию, которая поможет нам спасти любимых людей. Мы очень благодарны.
Кьеран нахмурился, словно слово «благодарны» пришлось ему не по вкусу. Не успела Кристина ответить, как ночь разорвал крик – нет, даже вой. Полный ужаса и горя.
Даже зная, что это такое, Кристина все равно поежилась.
