Она искоса посмотрела на Джулиана. Кем-кем, а романтическим влюбленным он сейчас не выглядел: глаза настороженные, челюсти сжаты. Скорее уж он был похож на собственное изваяние, сделанное скульптором, не слишком хорошо знакомым с моделью… Скульптором, никогда не видевшим в его глазах искры, которую видели только члены его семьи, и уж тем более улыбки, которую он дарил только Эмме.
Они благополучно дошли до высокой изгороди, сплетенной из лоз. Эмма нехотя выпустила руку Джулиана. Здесь, вблизи, тернии казались выкованными из сияющей стали; шипы торчали во все стороны под самыми разными углами. Некоторые были длиной с целый меч. То, что издали казалось Эмме цветами, было побелевшими от времени скелетами тех, кто пытался одолеть эту преграду. Назидание нарушителям королевского покоя.
– Пройти здесь невозможно, – сказал Джулиан, разглядывая стену. – Можно подождать до ночи и попробовать все-таки через ворота.
– Так долго ждать нельзя, сейчас еще только рассвет, – возразила Эмма. – Королеву надо остановить.
Она сняла с пояса кинжал – не Кортана, но все же хорошая охотничья сталь, острый и длинный клинок. Она ожидала сопротивления, но не встретила его: шип удалось срезать легко, остался обрубок, сочащийся сероватой жидкостью.
– Фу, – она отшвырнула шип; странный запах, глухой и зеленый, поднимался от потревоженной изгороди.
Эмма вдохнула поглубже, пытаясь заглушить беспокойство.
– Так, я постараюсь прорубиться внутрь. Вон, там даже башню сквозь заросли видно.
С такого расстояния было ясно, что стена не сплошная, и между лозами даже есть просветы, в которые человек вполне мог протиснуться.
– Эмма… – Джулиан протянул руку, но не дотронулся до нее. – Мне это не нравится. Мы явно не первые, кто пытался проникнуть через эти заросли.
Он подбородком указал на скелеты.
– Но мы точно первые Охотники, – возразила Эмма с решительностью, которой на самом деле не чувствовала. Она взмахнула клинком, шипы посыпались на землю.
Стало темно – так стремительно Эмма рубилась сквозь заросли. Колючки росли густо и сплетались над головой, не пропуская солнечный свет. Кажется, Джулиан окликнул ее, но его голос звучал приглушенно… Она оглянулась и похолодела.
Заросли сомкнулись позади нее, как вода. Теперь ее со всех сторон окружала сплошная серо-зеленая стена со смертельными шипами. Она отчаянно махала кинжалом, но лезвие со звоном отскочило от ближайшего шипа, словно тот был сделан из стали.
Что-то больно укололо ее в грудь. Лозы медленно сжимались вокруг Эммы. Один из побегов целился ей в грудь, над сердцем, другой уже воткнулся в запястье. Она дернула рукой, уронила кинжал. У нее были другие в рюкзаке, но добраться до них было теперь невозможно. Сердце отчаянно забилось. Лозы наступали. Между движущимися стеблями мелькало что-то белое… не свет, нет: белые кости тех, кто навсегда остался внутри живой изгороди.
Шип задел ее щеку, побежала теплая кровь. Эмма невольно отшатнулась, и в ее спину и плечи вонзилось еще больше шипов. Сейчас я умру, подумала она, в глазах потемнело от ужаса.
Впрочем, Охотникам не полагалось чувствовать страх. Эмма мысленно попросила прощения у родителей, у своего парабатая, у друзей. Вообще-то она собиралась погибнуть на поле боя, а не вот так, раздавленной и нанизанной на сотни шипов, в одиночестве, без верной Кортаны в руке.
Что-то вонзилось ей в горло. Она забилась, пытаясь вырваться, услышала, как Джулиан зовет ее…
Что-то легло ей в ладонь. Пальцы рефлекторно сомкнулись – тело узнало рукоять меча еще до того, как мозг понял, что происходит.
Да, это был меч. С белым, как серп молодой луны, клинком. Эмма узнала его сразу – много раз она видела его на картинках в старых книгах. Дюрандаль, меч Роланда, родной брат Кортаны.
Задавать вопросы было некогда. Она занесла руку, Дюрандаль полыхнул синим светом. Что-то взвыло, будто гнули металл, и меч вгрызся в гущу лоз и шипов. Брызнул сок, обжигая раны Эммы, но ей было все равно. Она рубила и рубила, и меч визжал в ее руке, как пила, и изгородь отступала под его натиском, дрожа, словно от боли. Покрытые шипами стебли начали в страхе отступать. Впереди и позади открылся узкий проход, словно Красное море расступилось перед фараоном. Эмма ринулась вперед, зовя за собой Джулиана.
Она вырвалась на свободу, в мир света, цвета и звука – зеленая трава, синее небо, далекий шум процессии, входящей в башню, – и упала на колени, все еще сжимая Дюрандаль. Руки были скользкими от крови и древесного сока. Эмма едва дышала, сквозь разорванную тунику сочилась кровь.
Тень легла на нее – это был Джулиан. Он упал перед ней на колени, бледный как кость, схватил за плечи. Эмма едва не вздрогнула. Его руки… – это прикосновение, как и выражение его лица, стоили любой боли.
– Эмма! Это было невероятно! Как?..
– Дюрандаль пришел ко мне, – она показала ему меч.
Клинок был покрыт кровью; он то вспыхивал, то гас – и вот уже она держит только воздух… пальцы сжимали несуществующую золотую рукоять.
– Мне до смерти была нужна Кортана, и она послала мне Дюрандаль.
– «Я той же стали и нрава, что Жуайез и Дюрандаль», – пробормотал Джулиан. – Мечи-близнецы. Как интересно…
Он отпустил ее плечи, оторвал полоску ткани от подола туники, смял, и с неожиданной нежностью прижал к ране на ее щеке.
Радость зазвучала в ее душе ярче и острее боли. Она знала, что он не любит ее, не может любить, но в этот миг ей казалось…
– Мама? – сказала Алина. – Мама, ты здесь?
Хелен прищурилась. Она сидела на столе в кабинете Института рядом с Алиной. На дальней стене, судя по всему, пыталась проявиться проекция Джиа – пока, увы, получалась лишь зыбкая тень, похожая на фигуру, снятую ручной камерой.
– Ма! – у Алины кончилось терпение. – Ты можешь уже наконец появиться? Нам очень нужно с тобой поговорить.
Очертания фигуры стали резче по краям. Она была в консульских одеяниях, усталая и такая худая, что казалась истощенной.
Сквозь нее все еще проступала текстура стены, но Хелен уже могла видеть выражение лица, такое же, как у дочери – расстроенное, встревоженное.
– Запустить проекцию из Гарда не так-то просто, – проворчала она. – Можно было и по телефону поговорить.
– Мне нужно было тебя увидеть, – голос Алины немного дрожал. – Что это за история с регистрацией? Как Совет мог допустить такое безобразие?
– Гораций… – начала Джиа, но Алина перебила ее.
– Где была ты, мам? Как ты могла это допустить?
Ее голос сорвался.
– Ничего я не допускала. Гораций мне солгал. Сегодня утром у меня была очень важная встреча, с Сестрой Клеофас из Адамантовой цитадели. Насчет Меча Смерти.
