В Азии Вон обзавелся гонконгским подданством, однако регулярно перемещался между этой британской колониальной территорией (пока в 1997 году она не вернулась под юрисдикцию континентального Китая) и Фучжоу. В Фучжоу Вон основал собственный ночной клуб «Хуавей», расположенный в нескольких сотнях метров от «Мюзик Плазы», принадлежавшей Чен Каю. По словам деловых партнеров Чена, между этими двумя установились самые сердечные отношения. Вон, используя в качестве штаб-квартир Фучжоу и Гонконг, наладил контакты с оптовыми торговцами героином из мятежных племен шан на востоке Бирмы, которая является вторым в мире производителем опиума после Афганистана. Сопротивление ужасной военной хунте Бирмы в значительной степени зиждется на двух совсем не благонамеренных промыслах: перевозке героина и трафике женщин. Героин предназначен наркоманам всего мира, а женщины обслуживают преимущественно десятки тысяч мужчин из стран Запада, которые ежегодно приезжают в Таиланд в поисках дешевого секса. Опиум выращивается в Золотом Треугольнике, значительная часть территории которого контролируют шан. Провал западной политики в Афганистане, обозначившийся после 2001 года, привел к тому, что эта центральноазиатская страна вышла в мировые лидеры среди всех регионов, выращивающий опиумных мак. Однако и Золотой Треугольник также переживает возрождение традиций опиумной торговли – благодаря либерализации торговых отношений между Бирмой и Китаем.
Вплоть до 1949 года Китай сам был крупным производителем, потребителем и экспортером опиума. Однако после захвата в 1949 году власти в стране коммунистами во главе с Мао Цзэдуном эта отрасль была уничтожена, так как коммунистическая партия создала эффективное и безжалостное полицейское государство. Опиаты исчезли из Китая на сорок лет, но после того, как в 90-х годах экономические реформы Дэн Сяопина пошли быстрее, наркотик, а точнее, его современная разновидность – героин – начал потихоньку возвращаться обратно. Согласно Ежегодному докладу милиции Шанхая, преступность, связанная с наркотиками, выросла по сравнению с предыдущим годом на 250 %. Это отражало тенденцию, заметную во всей стране, хотя в Шанхае, самом большом порту Китая и втором по величине городе страны, это было особенно очевидно – в силу послевоенной истории города. В 1920–1930 годах Шанхай был городом под международным управлением, и имперские державы использовали его для налаживания импорта и экспорта с Китаем. Он был поделен на четыре зоны, или концессии, каждой из которых управляла европейская держава или Соединенные Штаты. Наряду с Чикаго Шанхай был одним из крупнейших мировых оплотов преступности. Благодаря организаторскому гению Ду Юэ Шена, также известного как Большеухий Ду, под сенью его «Зеленой банды» сплотились шанхайские триады, а история самой этой банды очень тесно связана с возвышением Чан Кайши в китайском националистическом движении. В 20—30-х годах китайские политические движения (в том числе Коммунистическая партия) были тесно связаны с преступностью, подобно тому, как политические партии Восточной Европы и СССР после падения коммунизма объединялись с преступными группировками, чтобы обеспечить себе финансирование.
Если Аль Капоне поднялся наверх благодаря нелегальной торговле спиртным, то Большеухий Ду утвердил Шанхай в качестве крупнейшего центра продажи и распределения во всем мире опиума из Золотого Треугольника. Опиум был еще более характерной особенностью Шанхая, чем проституция и азартные игры, укрепляя обособленность этого порта от остального Китая, и особенно от основного конкурента Шанхая – Пекина. И хотя «Зеленая банда», предвидя политическое землетрясение, в конце 40-х годов вела тайные переговоры с Мао и Коммунистической партией, ни к какому соглашению они не пришли. Когда в 1949 году победила революция, Мао сумел покончить с властью шанхайских триад. Организованная преступность, которая в XIX–XX веках оказывала столь сильное влияние на историю Китая, в качестве социальной и экономической силы была похоронена на три десятилетия. Триады, которые ради прибыли поддерживали и мятежи, и коллаборационизм и само название которых говорит о гармоничном балансе между Небом, Землей и Человеком, были уничтожены. Однако традиции и структуры триад уцелели в остатках колониальных владений – в Гонконге и Макао, а также в Тайване при Чан Кайши, и в Чайна-таунах Юго-Восточной Азии и Европы. Иногда заявляют, что уничтожение триад стало одним из крупнейших достижений Мао. Но другие возражают: чтобы этого добиться, он превратил китайское государство в одну из могущественнейших преступных машин, какие знает история, в машину смерти, повинную в гибели 40 млн человек.
Наследие времен Мао в Шанхае ощутимо до сих пор: с тех пор как в экономике страны началась либерализация, триады сюда не возвращались. Однако героин проложил себе дорогу в Шанхай. Он возвратился сюда вместе с миллионами рабочих-мигрантов, которые понадобились Шанхаю, чтобы воздвигнуть полосу сверхсовременных зданий вдоль своего побережья. Крестьянство, живущее в жалких квартирках нищенских кварталов, вроде района Сухуэй, – часто неграмотное и уже с героиновой зависимостью, привезенной из деревни, – лихорадочно сооружало новенькие шанхайские небоскребы. Британский кинорежиссер Фил Агланд в своем документальном сериале Shanghai Vice («Шанхайский порок») отлично продемонстрировал, как серьезно шанхайская милиция взялась за героиновую торговлю и с какими громадными трудностями она сталкивается. Начальник отдела криминальных расследований Ли Руй Пин сообщил, что в 1999 году в Шанхай, для снабжения местных наркоманов, ежемесячно поступали сотни килограммов героина. «Существуют две сети, поставляющие героин в Шанхай, – продолжал он. – Мы еще не проникли в них, однако они устроены очень сложно». Одна сеть перевозит героин с самого запада страны, из провинции Синцзянь, граничащей с Кыргызстаном, – туда наркотик поступает из Афганистана. Другая сеть доставляет героин через бирманскую границу в Южный Китай. Поставки обеих сетей проходят через Гуаньдун, большой город в Кантоне и крупный центр распределения наркотиков.
Здесь не только ниже цены, но и выше уровень коррупции среди милиции. В одной из полных драматизма серий «Шанхайского порока» показано, как шанхайская милиция проводит тайную адресную операцию в Гуаньдуне, не ставя об этом в известность местных коллег, поскольку, как открыто признаются шанхайцы, кантонские милиционеры настолько продажны, что немедленно сообщат об операции героиновым оптовикам.
Шанхайская милиция откровенно заявляет о том, что при таком уровне коррупции и ограниченных финансовых ресурсах ей исключительно трудно проникать в новые, децентрализованные криминальные сети, которые растянулись на всю страну. В отношении торговцев наркотиками она применяет тупой и грубый, но устрашающий инструмент – смертную казнь. Суд может вынести смертный приговор любому, у кого найдут всего 50 граммов героина, за меньшее количество которого полагается длительное тюремное заключение. Один обозреватель заметил: «В Китае много государственных реабилитационных центров, однако они действуют больше как тюрьмы, а с наркоманами там обращаются как с преступниками. Некоторым наркоманам даже проще покупать наркотики у продажных охранников в стационарах, чем на улице. Неудивительно, что лечение в этих заведениях демонстрирует тревожно высокий уровень несостоятельности: от 70 до 90 % пациентов снова начинают употреблять наркотики».
