Рядом на низком столике горел походный фонарь. Сейхан стояла спиной к Грею, нагнувшись, и этот вид Грею нравился. Наконец она обернулась, держа в руках две половинки капкейка. В каждой горело по свечке.
Грей улыбнулся, догадавшись о поводе.
– Джеку сегодня полгодика.
Сейхан пожала плечами и приникла к нему, предлагая пирожное.
– Ты же вроде не собиралась праздновать, – напомнил Грей.
Когда Сейхан только объявила о своем решении, Грей подумал даже, что в ее взглядах на воспитание ребенка и материнские обязанности произошло некое фундаментальное изменение. Что она больше не свирепая мама-тигрица.
– «Красный бархат», – сказала она. – С глазурью из сливочного сыра.
– Сама пекла?
– Купила. – Сейхан нахмурилась. – Стану я тратить время на одно-единственное пирожное. А если делать десяток… ну, у тебя же диета.
И то верно.
Они уселись на подушки по бокам от Джека, загадали желания и задули свечи. Потом прижались друг к другу и стали слушать пение сверчков, наблюдать за танцами светлячков.
– Как мило, – промурлыкала Сейхан.
– Да, точно.
Сейхан взглянула на него.
– Жаль, это ненадолго.
Грей кивнул, понимая, что из нее никогда не выйдет матери, которая только и делает, что печет сладости и планирует мудреные вечеринки на полгодика ребенка.
– Кстати, – сказала она и перебралась к Джеку. – Смотри.
Сейхан подобрала сына с подушки и отнесла на пару шагов в сторону. Развернулась к Грею, поставила ребенка на нетвердые ножки, удерживая его под мышками, и когда он привык, отпустила.
Джек покачивался, как пьяный моряк.
Грей удивленно сел.
«Вот дает…»
Джек сделал шажок, размахивая ручками и счастливо пуская слюну.
Потом еще один.
Грей раскинул объятия.
– Сюда, Джек!
Кроха сделал еще один неуверенный шаг, и Грей подхватил его, пока он не плюхнулся носом на плед. Перевернул малыша лицом кверху.
– Да пошли все эти книги по материнству, – сказала Сейхан.
Грей улыбнулся, опустил Джека на подушку и притянул жену к себе.
– Ты та еще мама-тигрица.
Она прижалась к нему.
– О, я тигрица и в других делах.
Грей улыбнулся еще шире и поцеловал ее.
«Вот это я называю оптимальным балансом».
Эпилог
Полгода спустя.
25 января, 17:32 по западноафриканскому времени.
Республика Конго, национальный парк Вирунга
«Вот я и вернулся…»
Ковальски прихлопнул здоровенную муху, пытавшуюся отхватить кусок мяса от его руки. Потом взглянул на пышный луг, в сторону леса в отдаленном уголке национального парка, питомника для горилл. Он сидел в походном кресле, а рядом на столике потела бутылочка пива.
Зимнее солнце почти опустилось за горизонт.
Бóльшую часть времени Ковальски проводил здесь или в одной из хижин-палаток, наблюдая в светлое время суток, как ползут по траве тени. Шел третий день, как они сюда приехали.
Мария стояла у кромки леса и о чем-то говорила с доктором Джозефом Кьенге, главным зоологом. Конголезец покачал головой, он явно не собирался сегодня больше ничего делать. След Баако, западной равнинной гориллы, которую она выпустила в джунгли два года назад, так и не обнаружили.
Мария поникла.
Ковальски нахмурился и покачал головой. Эти юные гориллы совсем как подростки. Вечно разочаровывают родителей. Не сидят дома, им лишь бы с друзьями тусоваться.
Мария обернулась и посмотрела на Ковальски.
Он со стоном поднялся из кресла, собираясь утешить ее – как и в предыдущие две ночи. За последние полгода после пережитого они еще больше сблизились. Почему именно, он не знал, чувствовал только, как между ними что-то сломалось. Некий барьер, о существовании которого он даже не догадывался.
Мария уже направилась было в его сторону, когда Кьенге ее окликнул:
– Доктор Крэндолл, постойте! – Зоолог указал в сторону леса. – Идите сюда, взгляните!
Мария посмотрела на Ковальски – ее лицо светилось надеждой. Джо поспешил следом за ней. Если тревога ложная, Мария сломается. Надо быть рядом.
Они поравнялись возле доктора Кьенге. Широко улыбнувшись, зоолог отступил и взмахнул руками, словно приглашая девушку выйти в свет.
Ветка на краю густых зарослей наклонилась под тяжестью морщинистой ладони, и к ним, опираясь на костяшки свободной руки, вышла крупная горилла, чуть застенчиво поглядывая темными глазами. Села и наклонила пулеобразную голову: ни дать ни взять припозднившийся подросток.
– Баако, – произнесла Мария, – ты пришел…
Юная горилла вскинула руки и ответила на языке жестов:
«Мама».
– О, Баако, не переживай!
Мария кинулась к нему и обняла, постаралась утешить. Баако стал почти вдвое крупнее, и Мария уже не могла сомкнуть рук у него за спиной. Она пощекотала его, почесывая там, где ему больше всего нравилось.
Ковальски нахмурился. «Так ведь и со мной она так же…»
Баако выпрямился и немножко покряхтел – так гориллы выражали смех. Наконец Мария отстранилась и протянула руку Ковальски.
– Привет, малец, – сказал Ковальски, вскидывая руку.
Баако приветствовал его куда жизнерадостней, предупредив только быстрым знаком «Папа». А потом с наскоку, словно нападающий в американском футболе, опрокинул Ковальски на землю. Они с гориллой покатились по траве, пока оба не захрипели. Баако от смеха, Ковальски – потому что стал задыхаться.
Ковальски сел и улыбнулся Марии.
– А парень-то наш вырос.
Через полчаса безудержное веселье постепенно стихло, сменившись тишиной и задумчивостью. Сидя плотным кругом, они молча обменивались знаками. Баако рассказывал о джунглях, о других гориллах, а под конец они стали просто выражать любовь спокойными прикосновениями и тихими словами.
Солнце на западе опустилось за горизонт, оставив тлеющую розовую полосу. У палаток развели костры, а небосвод украсила россыпь звезд.
Ковальски понял, что лучше момента не будет: вся семья в сборе. Он достал из кармана коробочку с кольцом. Кольцо, правда, было не то, с которым он ехал сюда в прошлый раз. Старое он потерял, а на новое потратил немало денег из сбережений. Зато оно было даже лучше.
Полгода назад Ковальски и сам был другим человеком. Он взглянул на Марию: та не заметила, что у него в руке, потому что смотрела на Баако. На ее лице играла тоскливая и одновременно счастливая улыбка. Она тоже стала другим человеком. Их чувства словно закалило в адском пламени древнего горнила.
