А вот учебников и пособий здесь явно не хватает. Я замечаю лямку рюкзака, торчащую из-под кровати, и уверена, там еще много чего засунуто. Под полками – там, где у меня стоит комод для одежды, – Джош поставил большой металлический шкаф для документов. В нем хранятся его собственные графические мемуары, разложенные по разным ящикам с надписями: «ПИП девятый класс», «ПИП десятый класс», «ПИП одиннадцатый класс».
– У тебя есть ящик для выпускного класса? – спрашиваю я.
– Пока нет. – Джош постукивает пальцем по виску. – Я все еще работаю над прошлым летом.
Он показывает нарисованную синим карандашом миниатюру, на которой маленький Джошуа закрывает уши, чтобы не слышать своего отца, записывающего обличающий ролик о Терри Роббе. Терри – его оппонент на предстоящих выборах.
– Я сначала делаю наброски на черновиках, – поясняет Джошуа. – Чтобы меньше ошибаться при прорисовке комикса.
– А что твои родители думают об этом? – спрашиваю я. – Ну, о том, что ты хочешь рассказать все о вашей частной жизни.
Джош пожимает плечами:
– Они не знают, что я пишу о нашей жизни.
Интересно, правда ли это.
– А что означает «ПИП»? – Меня интересуют малейшие детали работы Джошуа.
– «Парень из пансиона», – поясняет Джош. – Это название.
Я перевожу взгляд на верхний ящик, а потом на любимого. Он кивает. Я открываю ящик и нахожу в нем стопку листов плотной бумаги с иллюстрациями, нарисованными чернилами. Верхний лист – портрет друзей Джошуа в выпускных шапочках, они улыбаются и обнимают друг друга. Джош стоит отдельно. Я осторожно поднимаю лист, чтобы посмотреть, что под ним. А там листок с несколькими изображениями, на которых Джош бродит по Венеции.
Карикатурный Джош мне знаком. Его, только в дурацких костюмах, я видела на тех самых рисунках на двери. Передо мной настоящий автопортрет, только нос Джошуа на рисунке стал несколько больше, а сам он – стройнее. Однако он по-прежнему красив. На лице Джошуа отражаются грусть, злость, страх перед одиночеством и собственной слабостью. Я опускаю листок и закрываю ящик. Эта работа очень личная. И мне кажется, что я не заслужила право смотреть на нее. Пока что не заслужила.
– Надеюсь, я однажды прочитаю твою книгу.
Знаю, что Джош сам разрешил мне посмотреть рисунки, но то, как он расслабился, когда я закрыла ящик, говорит о многом.
– Обязательно, – говорит он.
Остаток дня проходит в приятной тишине – Джош занимается рисованием, я – уроками. Когда за окном темнеет, он включает настольную лампу и идет к холодильнику. Его холодильник забит готовой едой.
– Ага! – Джош вытаскивает что-то из-за пакета с апельсиновым соком.
Я закрываю колпачком маркер.
– Ты же помнишь, где находится столовая? – спрашиваю я.
– А ты помнишь, что я видел твой электрический чайник? – смеется Джош. – А ведь его по правилам запрещено держать в комнате?
– Будто у тебя его нет, – хмыкаю я.
– У меня их два. – Джошуа улыбается. – И еще есть электрическая плитка.
– В столовой подают еду, – наседаю я. – Свежую еду. Приготовленную настоящими поварами! Если бы она не закрывалась по воскресеньям в обед, я бы прямо сейчас тебе это доказала.
– Крем-брюле? – Джош поднимает пластиковый стаканчик.
– Даже не стану пробовать, потому что это мой любимый десерт. – Я улыбаюсь.
– Серьезно? – Он замирает, наполовину содрав фольгу. – Мой тоже.
Мой пульс ускоряется, а сердце охватывает радость от этого, казалось бы, такого незначительного открытия, словно у нас появилось еще больше обоснований для того, чтобы завести отношения. Но я сдерживаю себя и лишь вздыхаю:
– Лавандовый крем-брюле. Имбирный крем-брюле. Эспрессо крем-брюле.
– Однажды я пробовал розмариновый крем-брюле, – подхватывает Джошуа. – Невероятный вкус.
Я обеими руками сжимаю покрывало:
– Ни разу не пробовала.
Джош приканчивает десерт за один присест. Кидает пустой стаканчик в мусорку и разок подпрыгивает.
– Пойдем, – протягивает он мне руку, – я угощу тебя прямо сейчас. Давай вставай!
– Прости. – Я смеюсь. – Воскресный вечер для пиццы.
– Черт! – Он поникает.
– Присоединяйся к нам, – смеюсь я.
Джош плюхается на кровать рядом.
– Это… вообще-то немного странно, – пожимает он плечами. – Мы с друзьями тоже воскресными вечерами ели пиццу.
– Знаю, – киваю я. – Видела вас в ресторане.
– Серьезно? – удивляется Джошуа. – Вы ходите в «Пицца Пеллино»?
Я киваю. Впрочем, это было не совпадение.
– Эй! – Джош явно нервничает. – А что насчет Курта? И твоей кровати?
Он дважды подпрыгивает, чтобы продемонстрировать, почему сменил тему.
– Да, – соглашаюсь я. – Он спит на ней.
Я верно угадала его вопрос и дала неправильный ответ. Джошуа пытается сделать вид, будто это не имеет значения, но выражение лица у него такое, какое, наверное, было у меня, когда я поняла, что меня окружают изображения его бывшей.
– Мы всю жизнь спали в одной кровати, – пытаюсь я объяснить. – И в этом нет никакого сексуального подтекста. Гарантирую.
– Странно, потому что я бы не смог контролировать себя рядом с тобой.
Но не успеваю я насладиться этим волнующим признанием, как в голове Джошуа всплывает еще более тревожный вопрос.
– Ты когда-нибудь просыпалась и видела… ну, ты знаешь… – бормочет Джош, борясь с охватившей его неловкостью. – По утрам?
– Если ждешь от меня ответа, ты должен произнести это вслух. – Я безжалостна.
– Нет, не скажу, – упирается Джошуа.
Я задумываюсь:
– Ладно… Да.
Джош расстраивается так сильно, что этого нельзя не заметить.
– Но он не был… эм… нацелен на меня, – краснею я. – И мы не спали обнаженными. В смысле… мы очень давно дружим, поэтому… да… видели всякое, но…
– Он видел тебя голой? – выпаливает Джош, а затем замечает выражение моего лица и сразу же жалеет о своей несдержанности. – Извини. Это не мое дело.
Я открываю было рот, чтобы поспорить, и тут на меня снисходит озарение. Ситуация изменилась. Или, может, изменится сейчас.
– Нет, – отвечаю я. – Это твое дело. Если ты действительно хочешь это знать.
– Хочу! – решительно заявляет Джош.
– Я тоже. – Я нервно сглатываю: – Это… это значит, ты хочешь быть моим парнем?
Мой вопрос звучит неуверенно, но я и сама не верю, что решилась его задать. Однако Джош не увиливает.
