– Мне жаль, что это произошло, – отсмеявшись, говорит он. – Жаль, что она причинила тебе боль.
Я пожимаю плечами, рассматривая свою обувь.
– Если тебя это утешит, Санджита практически целый год после того, как вы поругались, выглядела несчастной. Несмотря на то, что подружилась с Эмили и стала наконец-то популярной. Думаю, она все еще сожалеет о сделанном.
– Я знаю, – вздыхаю я. – Вернее, мне так кажется, когда я смотрю на нее.
– А ты сожалеешь? – спрашивает вдруг Джош.
– Только потому, что тот случай раз и навсегда отбил у меня охоту заводить друзей. До самой встречи с Себастьеном. Уф! – Я взмахиваю нашими руками. – Но кое-кто недавно научил меня: не все склонны судить других людей.
– Не знаю. – Джош качает головой. – Я тоже частенько сужу других людей.
– Да, но… – запинаюсь я. – Ты как будто на нашей стороне. – Он улыбается, и я легонько толкаю его в грудь: – Хочешь увидеть кое-что крутое?
– Я уже это вижу, – пожимает плечами Джош.
– Перестань, – смеюсь я. – Лучше обернись.
Мы стоим на другой стороне улицы от Каса-Батальо, еще одного шедевра Гауди. Его стены украшены мозаикой из керамических осколков – голубой и синий, оранжевый и золотой, – выложенной в виде чешуи. А еще у дома потрясающая крыша – ее изогнутый гребень, покрытый металлической черепицей, напоминает спину могучего дракона. Это здание производит на меня еще большее впечатление.
Глаза Джошуа расширяются.
– Видишь ту башенку с крестом? – Я показываю на крышу. – Некоторые считают, что она символизирует копье, которым святой Георгий пронзил дракона.
– Архитектура, – медленно произносит он. – Возможно, это твое будущее.
– Скорее искусство, чем архитектура, – возражаю я.
– Это одно и то же, – отмахивается Джош.
Я обдумываю его слова и понимаю, будь это так, то мне бы хотелось осмотреть здание изнутри. Исследовать каждый его уголок со всех возможных сторон.
– Нет, – наконец говорю я. – Мне просто нравится история архитектора. И внешний вид здания.
Джош приобнимает меня:
– Каждому виду искусства нужны свои ценители.
Я со счастливой улыбкой утыкаюсь в его мокрый бок.
– Что дальше? – спрашивает он, глядя на часы на телефоне.
Я вопросительно смотрю на любимого. Он качает головой, и мы стараемся не расстраиваться от того, что еще не наступило время заселения.
А дальше у нас Саграда-Фамилия. Благодаря карте мы с легкостью находим дорогу к ближайшей станции. Хоть «métro» и отличается от «metro» ударением, барселонский метрополитен очень похож на своего парижского собрата. Когда мы выходим со станции, ливень сменяется противной моросью. И тогда мы видим это. Каса-Батльо, может, и выглядит необычно, но Саграда-Фамилия!..
Это самый настоящий монстр.
Кажется, собор так и ждет, что я съежусь от страха. Ждет, что я разрыдаюсь. Жаждет вырвать мою душу. Гауди начал работать над этой церковью в конце девятнадцатого века, но, судя по всему, строительство закончится только лет через десять. Собор раза в два выше самых высоких соборов Франции и выглядит как сказочный замок, который создан из песка, просочившегося сквозь пальцы самого Бога. Его подсвечивают яркие прожекторы, укрепленные на строительных лесах. На одной из высоченных башен я замечаю крохотные фигурки рабочих.
Мы обходим собор и, прикрыв глаза от дождя, рассматриваем фигуры, которые вытесаны на каждом сантиметре фасада. Здесь столько всего изображено, что сложно как-то сразу выделить что-то одно. Некоторые башни украшены гроздьями винограда. Один из фасадов аскетичен и буквально сочится тоской и болью, его главный элемент – изможденный Иисус Христос на железном кресте, у ног которого над кучей черепов рыдают женщины. Восточный фасад наполнен жизнью – людьми, ангелами, животными и снопами пшеницы – и увенчан зеленым деревом с голубями.
– Так красиво, – говорит Джош. – Черт, это так красиво!
Мне кое-что приходит в голову, и я убегаю.
– Запомни эту мысль! – кричу я Джошуа на ходу.
– Ты куда? – кричит он мне в ответ.
– Сейчас вернусь! Не двигайся!
Мне приходится преодолеть два квартала, пока я не замечаю магазин с выставленными у входа зонтиками. Схватив первый попавшийся, я расплачиваюсь и лишь на бегу замечаю, что он детский.
Джош озадачен и расстроен.
– Тебе не кажется, что уже слишком поздно? – спрашивает он.
Я роюсь в его рюкзаке, удерживая зонтик над головой, а затем протягиваю Джошу сменную футболку:
– Вытирай руки. – Он подчиняется, и я заменяю футболку блокнотом и ручкой. – Ты должен это нарисовать. Когда еще представится такая возможность?
– Айла, я… – бормочет он.
Я застегиваю рюкзак и отодвигаюсь в сторону, продолжая удерживать зонт над головой Джошуа.
Он смотрит, как по моему лицу стекает дождь.
– Спасибо, – тихо говорит он.
Я лучезарно улыбаюсь, и Джош целует меня в щеку и, склонившись над страницами, чтобы уж точно защитить листы, зубами снимает с ручки колпачок. Он так быстро рисует, что я даже прошу его не торопиться. Меня не пугает дождь. Джош сосредоточенно прорисовывает дерево с голубями.
– У нас, наверное, два часа до заката, – нарушая повисшую тишину, говорит он минут через двадцать. – Как ты? Замерзла?
– Немного, но все нормально, – киваю я. – На нашей карте отмечено еще одно место.
– А мы получим приз, если посетим их все? – смеется он.
– Главный приз, – игриво улыбаюсь я в ответ.
Джошуа закрывает ручку и насмешливо выгибает бровь:
– Тогда лучше нам поторопиться.
Мы любуемся его рисунком. Саграда Фамилия в исполнении Джошуа мне нравится даже больше, чем оригинал. Рисунок передает лишь красоту, в нем и намека нет на тот благоговейный страх, который охватывает тебя, когда ты стоишь рядом с громадой собора. Впрочем, все, чего касается Джошуа, кажется мне красивым.
Он убирает блокнот, пока я ищу карту.
– О, нет! – сокрушаюсь я, бросая взгляд в сторону магазина. – Наверное, выронила ее, пока бежала.
– Ты помнишь название? – Джош забирает зонт и держит его над моей головой. – Не магазина, конечно. Название последнего места.
– Да, конечно.
Джош улыбается. Расстегивает мое пальто, прижимает пальцы к моей ключице и достает из-под платья мой кулон.
Это невероятно сексуально.
Он поднимает компас.
– Тогда мы найдем правильный путь, – шепчет он.
Глава 17
Спустившись в метро, мы направляемся на север и оказываемся в более пустынном и грязном районе. На этой станции вышли только мы, а на улице нет ни одного знака, который бы указывал, куда нам идти.
