Другое дело – Грантли Кейпор. В нем было, прямо скажем, немного черт, которые бы вызывали восхищение, но в этот момент Эшенден не искал объект для восхищения. Вместе с тем в этом пошлом шутнике и проходимце было немало странного и неожиданного. Эшенден с интересом наблюдал, как этот шпион, предатель незаметно, исподволь пытается оплести его своими сетями.
Через пару дней после первого урока, когда обед кончился и жена Кейпора поднялась наверх, Кейпор, увидев сидящего в холле Эшендена, грузно плюхнулся на стул рядом с ним. К нему подбежал верный Фриц и уткнул длинную морду с черным носом хозяину в колени.
– Абсолютно безмозглое создание, – сказал Кейпор, – зато сердце из чистого золота. Посмотрите-ка на эти розовые глазки. Вы что-нибудь глупее видали? А морда какая уродливая? При этом – бездна обаяния!
– Давно он у вас? – спросил Эшенден.
– Я приобрел его в 1914 году, перед самой войной. Кстати, что вы скажете о последних событиях? С женой, сами понимаете, я о войне стараюсь не говорить, но вы себе не представляете, как я рад повстречать соотечественника, с которым можно наконец потолковать по душам!
Он протянул Эшендену дешевую швейцарскую сигару, и тот, исключительно из чувства долга, закурил ее.
– Разумеется, у этих бошей нет никаких шансов, – сказал Кейпор. – Нет и не было. Я сразу сказал, что мы их побьем.
На этот раз он говорил серьезно, искренне, в доверительной манере, и Эшенден ответил то, что подобает отвечать в таких случаях.
– Самое обидное, что из-за национальности жены я не смог принять в войне участия. Знаете, ведь я в первый же день пошел на призывной пункт, но меня не взяли по возрасту. Должен вам сказать по секрету, что, если война затянется, я, что бы там жена ни говорила, обязательно окажу родине посильную помощь. С моим знанием языков меня могут взять в Цензурное ведомство. Вы ведь тоже, кажется, там работали?
Для этого, собственно, он и завел весь этот разговор, и Эшенден в ответ на многозначительные вопросы Кейпора сообщил ему информацию, которую заранее заготовил. Кейпор пододвинулся поближе и перешел на доверительный шепот:
– Я понимаю, выдавать государственные тайны вы не станете, но эти швейцарцы, сами знаете, настроены крайне пронемецки, и лучше держать с ними ухо востро.
Затем, переменив тактику, он сообщил Эшендену кое-какие засекреченные сведения:
– Кроме вас, я никому бы этого не рассказал. Дело в том, что у меня есть двое-трое друзей, которые занимают довольно высокое положение, и они мне полностью доверяют.
Эшенден, в свою очередь, тоже не стал отмалчиваться, и в тот вечер оба разошлись по своим комнатам весьма довольные друг другом. Эшенден догадывался, что на следующее утро пишущая машинка Кейпора вряд ли будет простаивать, и энергичный майор в Берне в самом скором времени прочтет необыкновенно интересный отчет.
Однажды вечером, подымаясь после обеда наверх, Эшенден увидел, что дверь в ванную комнату приоткрыта. В ванной были Кейпоры.
– Заходите! – позвал всегда гостеприимный Кейпор. – Посмотрите, как мы моем нашего Фрица.
Бультерьер постоянно ухитрялся где-то испачкаться. Кейпор же, гордясь им, любил, чтобы пес был белым, без единого пятнышка. Войдя, Эшенден обнаружил следующую картину: по одну сторону ванны с засученными рукавами, в широком белом фартуке стояла миссис Кейпор, а напротив нее без пиджака и в нательной фуфайке, держа кусок мыла в своих толстых, покрытых веснушками, обнаженных по локоть руках, ее супруг намыливал несчастное животное.
– Приходится мыть его поздно вечером, – пояснил он, – а то этой ванной пользуются Фицджеральды, и их бы родимчик хватил, знай они, что мы тут делаем. Вот мы и ждем, пока старики отправятся на покой. Ну-ка, Фриц, покажи мистеру Сомервиллу, как отлично ты себя ведешь, когда тебе физиономию моют.
Бедный зверь, который тяжко страдал, однако вяло помахивал хвостом, демонстрируя тем самым, что, как бы над ним ни измывались, он не держит зла против своего божества, стоял посреди ванны по брюхо в воде и дрожал мелкой дрожью. Намылив его с ног до головы, Кейпор, не умолкавший ни на минуту, потянулся своей пухлой рукой к тюбику шампуня и вылил его на морду собаки.
– А какой у нас будет красивый пес, когда помоется! – приговаривал он. – Белый, как первый снег. Выйдет он с хозяином на прогулку, а местные собачонки сбегутся и скажут: «Господи помилуй, откуда же такой красавец к нам пожаловал? Как зовут этого аристократа, который выступает с таким видом, будто ему принадлежит вся Швейцария?» Тихонько, тихонько, дай я тебе ушки помою. Разве можно, скажи на милость, выходить на улицу с грязными ушами? Ты ведь не какая-нибудь дворняжка швейцарская, верно? Noblesse, говорят, oblige
[42]. А теперь давай-ка сюда свой черный нос, вот так. И не вырывайся, а то нам в наши розовые глазки мыло попадет…
Миссис Кейпор слушала весь этот вздор с добродушной, вялой улыбкой на крупном некрасивом лице, и, когда собака была вымыта, молча протянула мужу полотенце.
– Ну-с, будем нырять, да? Раз-два!
И Кейпор, схватив Фрица за передние лапы, два раза подряд окунул его с головой в воду. Пес рванулся, забил лапами, брызги полетели во все стороны.
– А теперь иди к мамочке, – сказал Кейпор бультерьеру, вынимая его из воды. – Она тебя вытрет.
Миссис Кейпор села и, зажав пса между своими мощными коленями, стала вытирать его с таким рвением, что на лбу у нее выступил пот. Вскоре Фриц, слегка потрясенный и перепуганный, но счастливый, что все уже позади, стоял в дверях ванной и во все стороны вертел своей симпатичной глупой мордой.
– Вот что значит кровь! – победоносно вскричал Кейпор. – В его генеалогическом древе насчитывается не меньше шестидесяти четырех имен – и все как одно благородного происхождения!
Эшендену стало как-то не по себе. Поднимаясь наверх, он ощутил легкую дрожь.
Воскресным утром Кейпор сообщил ему, что они с женой отправляются на длинную прогулку, обедать будут в каком-нибудь маленьком ресторанчике в горах и предложил Эшендену к ним присоединиться. Договорились, что в ресторане каждый будет платить за себя. После трех недель, проведенных в Люцерне, Эшенден счел, что здоровье его восстановилось настолько, что можно отважиться на подобную вылазку. Вышли они рано; миссис Кейпор – с деловым видом, в тяжелых спортивных ботинках и с альпенштоком; Кейпор – в гольфах и в длинных, ниже колена, шортах, в которых он выглядел типичным английским путешественником. Вид у обоих был презабавный, и Эшенден готовился от души повеселиться, не забывая, впрочем, о том, что с этой парочкой следовало всегда быть настороже; Эшенден не исключал, что супруги догадались, кто он, и поэтому лучше было близко к обрыву не подходить – миссис Кейпор ничего не стоило столкнуть его в пропасть, да и от Кейпора всего можно было ожидать. Пока, однако, ничто не предвещало неприятностей. Утро было великолепным, воздух – благоуханным, Кейпор был в ударе. Он трещал без умолку, сыпал анекдотами, хохотал, балагурил. По его одутловатому, красному лицу струился пот, и он сам смеялся над своей полнотой. К изумлению Эшендена, он проявил себя великолепным знатоком горных цветов. Однажды он даже сошел с тропинки, чтобы сорвать цветок, который увидел издали, и, нежно глядя на него, преподнес жене.
