– Я рада.
Он отправил всю кипу обувных коробок в багажник джипа.
– Так у нас заведено. Днем все нормально, а вечером она сидит в онлайн-магазинах и покупает все подряд. На следующий день я отвожу все обратно, на что можно оформляю возврат, остальное дарю кому-нибудь. Увы, она ничего не может с собой поделать, хоть и пытается…
– Когда ты сказал, что она шопоголик, я подумала, что весь дом завален вещами…
– Раньше так и было, случись пожар – не выберешься… Переломный момент наступил, когда я окончил колледж и вернулся домой. Пока шел учебный год, я приезжал домой каждые выходные, но перед окончанием не появлялся месяц или даже больше – некогда было, все эти экзамены… В общем, когда я наконец приехал, то даже в дом не смог зайти: все двери были завалены барахлом, кроме заднего выхода. В мое отсутствие симптомы у нее обострились, она постоянно находилась в состоянии тревоги. Ее нужно навещать каждый день. Даже когда я валялся в больнице, приходилось каждое утро звонить ей по скайпу, чтобы она убедилась, что я жив, – и это несмотря на то, что Шарп каждый день заезжал к ней и рассказывал, как у меня идут дела.
– И что же случилось, когда ты вернулся из колледжа? – спросила Морган.
– Мы с Шарпом быстренько отвезли ее в больницу. – Ланс до сих пор отлично помнил, в какое шоковое состояние привел его вид матери – немытой, в грязной одежде, с обгрызанными ногтями на кровоточащих пальцах. Оставалось только удивляться, как она ухитрялась скрывать свое состояние во время ежедневных разговоров по телефону. – Там ей снова стали давать лекарства, и состояние выправилось, а пока она была под наблюдением врачей, мы расчистили дом от хлама. Для него потребовался целый мусорный контейнер. И с того дня мне пришлось ввести строгое правило: если она хочет оставить себе новую покупку, она должна избавиться от чего-то такого же размера. Из живности две кошки – это максимум, а вот ложечек и наперстков – сколько пожелаешь. Знаю, звучит странновато, но эта система хорошо работает вот уже много лет.
Ланс закрыл дверь багажника, и они забрались в машину. Когда он обхватил рукой рычаг переключения передач, Морган положила свою ладонь сверху.
– Мне понравилась твоя мама, – улыбнулась она. – Никто не идеален.
– Некоторые все же менее идеальны, чем другие, но спасибо!
– Она добрая, она жива, и совершенно очевидно, что очень тебя любит. – Морган сжала его руку. – По большому счету, только это и имеет значение.
– Знаю. – Ланса зацепило слово «жива», ведь Морган потеряла обоих родителей и мужа.
– После того, как убили отца, моя мать бросилась прочь от всего, что напоминало о нем. Она уехала из города, потащив за собой всех нас. Мы были вынуждены расстаться с друзьями, со всей нашей жизнью – спорить с ней было бесполезно. Йен учился в колледже, так что его оставили в покое, а вот у нас с сестрами выбора не было. – Морган перевела дыхание. – Мама так и не пришла в себя после его смерти, а через несколько лет у нее случился инфаркт. Не смогла жить с разбитым сердцем, так я себе всегда говорила. Слава богу, дедушка жив.
– Мне очень жаль. – Ланс повернул руку ладонью вверх, и их пальцы переплелись. Их юношеский роман был короток, а чувства неглубоки. В то время мама Морган была еще жива, но Лансу довелось встретиться с ней всего раз или два, а после разрыва они с Морган перестали общаться.
Она отвернулась и уставилась в окно, в глазах заблестели все те невыплаканные слезы.
– Твоя мама больна. Не злись на нее за это. Горе способно сломать даже самого сильного человека.
Глава 20
За решеткой. День 3.
Ник ссутулился над подносом с завтраком. Желудок у него выл от голода, но нужно было выждать, пока заключенные более старшего возраста не разберут свои подносы. Как и в школе, здесь можно было многое понять о человеке по тому, где он садился во время приема пищи.
Поначалу он боялся, что каждый зек вынужден примкнуть к какой-нибудь банде, однако потом стало понятно, что на самом деле лишь около трети обитателей блока D состояли в группировках, так что предостережения Босса были не вполне верны. Судя по татуировкам, в блоке были представлены «Арийское братство», «Кровники
[9]» и «Мексиканская мафия», но они держались в стороне друг от друга, будто заключив между собой опасливое перемирие.
Поскольку камеры наблюдения и охранники следили за заключенными круглосуточно и без выходных, они, вероятно, сошлись на том, что стычки в тюремных стенах абсолютно бессмысленны.
Другие сорок с лишним заключенных разбились на социальные группы поменьше. Одна небольшая группка занималась чтением Библии и возносила коллективную молитву перед завтраком. Была даже компания, занимавшаяся учебой, чего Ник никак не ожидал. А один парень, по виду чистый ботаник, бесплатно проводил консультации по юридическим вопросам, чем, по всей видимости, снискал у других зеков уважение и отчасти даже признательность.
Ник по-прежнему держался особняком и старался подмечать все особенности поведения окружающих, ожидая наступления того неизбежного момента, когда ему придется начать контактировать с другими заключенными. Пока же дело ограничивалось лишь молчаливыми оценивающими взглядами.
Он уже уяснил, что тех, кто находится здесь по первому разу, называют мальками.
Ник занял одно из свободных мест в конце стола, на другом конце которого расположилась группа богомольцев. Он обхватил поднос руками, склонил над ним голову и принялся за еду, едва ощущая вкус овсянки, сваренных вкрутую яиц и молока. Порции были маленькими, и, проглотив завтрак, он не почувствовал насыщения. У некоторых других заключенных завтрак явно был обильнее, а один парень постарше, к удивлению Ника, даже разогревал в микроволновке лапшу быстрого приготовления – где-то здесь определенно можно было купить еще еды или выменять ее на что-нибудь.
Ник не ожидал, что здесь будет так… вольготно.
Вроде бы не слишком подходящее для окружной тюрьмы слово, однако хоть ее обитатели и не могли выйти наружу, во внутреннем пространстве блока они действительно вольны были перемещаться как им заблагорассудится. Никого не держали взаперти в тесной камере, и судя по всему, пока ты соблюдал все писаные и неписаные правила – и если никто не точил на тебя зуб, такое положение вещей никого не смущало.
Но вот то, как окружающие продолжали изучать Ника, подсказывало ему, что просто так в покое его не оставят.
Посреди большого помещения он чувствовал себя беззащитным и потому с завтраком покончил очень быстро, после чего отнес поднос на тележку и вернулся на свой матрас. Снова прислонившись спиной к шершавому бетону стены, он почувствовал себя значительно лучше.
Несколько отстающих все еще оставались за столами. Один заключенный протирал столы, другой мыл шваброй пол, еще двое играли партию в шахматы в окружении небольшой группы любопытствующих. Ника подмывало желание подойти к ним и узнать, существует ли у них очередь желающих поиграть и нельзя ли в нее встать, но он пока не решался и наблюдал за ними со своего места. Он все еще привлекал слишком много внимания. Вокруг него нарастало напряжение непонятного для него рода, и каждый раз, когда кто-нибудь из окружающих встречался с ним глазами, он буквально чувствовал кожей, как оно увеличивается.
