Он поставил свою хозяйственную сумку на пол и протер руки антибактериальным гелем. Получив у пожилой дамы пропуск, не спеша пошел к лифтам. Никто не поинтересовался, что у него в сумке, никого это не заботило.
Камеры наблюдения запечатлели его путь от входа до лифта, но ему было нечего скрывать.
Пока.
На третьем этаже с легальной частью визита было покончено, дальше нужно импровизировать. Этим утром Ника Забровски перевели из интенсивной терапии в палату на четвертом этаже.
Он проскользнул за ряд двустворчатых дверей, отделявших общедоступную часть коридора от той, где посетители обычно не ходят. Миновав двери с табличками «Радиология» и «Лаборатория коронарной ангиопластики», он скрылся в ближайшем туалете.
Еще накануне он заехал в магазин спецодежды и купил зеленый хирургический костюм, в который сейчас облачился, сняв свои обычные вещи и уложив их в сумку. Теперь он полностью, включая резиновую обувь, выглядел как настоящий доктор. Волосы он скрыл под темным с проседью париком, глаза спрятал за массивными очками в черной оправе, а очертания лица изменил, расположив внутри рта некоторое количество ватных тампонов. Убедившись, что в таком виде его не узнают, он вышел обратно в коридор.
Чтобы не привлекать лишнего внимания, он шел по коридору, уткнувшись в телефон. У двери с табличкой «Магнитно-резонансная томография» он остановился, уступая дорогу санитарке с пациентом на каталке. За дверью обнаружился предбанник, служивший, по всей видимости, для подготовки пациентов к обследованию, и в нем никого не было. К стене был придвинут стол, а со стула свисал небрежно брошенный белый халат. Оглядевшись, он юркнул в комнату и схватил халат. На бейдже, пристегнутом к карману, было фото молодого мужчины. Не проблема: он просто перевернул бейдж обратной стороной, чтобы фотография была не видна. Затем переложил нож из сумки в боковой карман халата.
Пока все идет хорошо. Он вызвал лифт и доехал до четвертого этажа.
В палате справа по коридору он заметил пожилого мужчину, погруженного в глубокий сон. На двери палаты висела желтая карточка с надписью «Меры предосторожности при контактах», а рядом с дверью стояла тележка с перчатками, масками и халатами. Он запихнул свою сумку в мусорное ведро с пометкой «Медицинские отходы» и надел маску, завязав ее на затылке и стянув чуть ниже рта, как это делают хирурги, только что покинувшие операционную.
На посту дальше по коридору суетились медсестры, у дверей никакой охраны не было. Однако вполне вероятно, что в самой палате дежурит один из помощников шерифа.
Он осторожно заглянул внутрь: никого.
Весьма удобно.
И очень просто.
Собственно, ему же лучше. Отсутствие охраны было для него как нельзя кстати.
Однако стоит поспешить – в любой момент может кто-нибудь войти. Он проник в палату и взял в руки медицинскую карту, висевшую на кровати у него в ногах, на тот случай, если его кто-нибудь потревожит.
Ник Забровски безмятежно спал, и даже веки у него были совершенно неподвижны. Грудная клетка мерно вздымалась и опадала, следуя глубокому и четкому ритму, что говорило о применении седативных средств или просто об усталости, а может и о том, и о другом сразу.
На одной руке была установлена капельница. Наручников не было – это любопытно. Впрочем, какая разница: Ник сейчас в таком состоянии, что и с кровати встать не сможет.
А уж тем более дать отпор.
К кардиомонитору он подключен не был, а значит, когда прекратит биться сердце, тревожный сигнал не зазвучит. Тут даже нож, который он захватил с собой, не понадобится. Смерть Ника будет быстрой и аккуратной.
Похоже, это будет легче, чем он ожидал, и закончив здесь, он тут же возьмется за Морган Дейн. Эта сучка все испортила и должна за это поплатиться.
Он подошел к соседней кровати и взял с нее подушку.
Глава 39
Сознание ворочалось у Ника в голове, пытаясь его растормошить.
Ник сопротивлялся: просыпаться сейчас хотелось меньше всего. Он уже делал попытку чуть ранее, но стоило открыть глаза, как лавина боли обрушилась на него, будто мчащийся на всех парах поезд.
С одной стороны, боль недвусмысленно говорила ему о том, что он жив, когда он был уверен, что умер, но с другой стороны, агония была такой сильной, что смерть казалась более выигрышным вариантом.
Выплыв из самых глубин медикаментозного забытья, он ощутил, что все его внутренности словно объяты адским пламенем, и предпочел отступить обратно в лоно сна. Он лежал на спине, опутанный проводами и трубками. Зачем просыпаться, если даже пальцем пошевелить сложно?
Да, сестра недавно сказала ему, что движение способствует выздоровлению, но на деле – какой прок с того, что он пойдет на поправку? Чем быстрее он придет в себя, тем скорее опять окажется в тюрьме.
Так какой же смысл?!
Даже если Морган удалось убедить присяжных, что обвинение не доказало его вину, весь город уже давно сам приговорил его… В глазах людей он однозначно виновен, и этого не изменить, пока не схватят настоящего убийцу Тессы, хотя он подозревал, что и в этом случае некоторые на веки вечные останутся при мнении, что это преступление – его рук дело.
В голове возник образ Тессы, и физическая боль отошла на второй план. Острие ножа, вонзившегося ему в живот, было не сравнить с тем невидимым лезвием, что кромсало сердце.
Тесса.
Умерла.
Нет, правда, зачем просыпаться? Зачем вообще его откачали? Надо было просто спокойно дождаться, пока он истечет кровью…
И его разум снова погрузился в темные воды, приветствуя непроницаемость мрака и желая, чтобы тьма навечно поглотила его.
По полу скрипнула резиновая подошва. Несколько лет назад ему уже случилось провести какое-то время в больнице – срочно удаляли аппендикс, и тогда медсестры постоянно заходили к нему в палату. А вот на сей раз они приходили только в случае крайней необходимости, и обычно их появление означало, что наступило время для очередной болезненной процедуры. Он прекрасно чувствовал неприязнь со стороны всего больничного персонала, но удивления это не вызывало – кто захочет заботиться о человеке, арестованном по подозрению в жестоком изнасиловании и убийстве?
Размышления о том, как погибла Тесса, множили его скорбь. Как он вообще может жалеть себя, когда она страдала в тысячу раз сильнее?!
Он пошевелился, вытягивая ногу. Даже для столь небольшого движения потребовалось напрячь поврежденные мышцы брюшного пресса, и раскаленный кинжал боли снова прошил все тело. Следующий вдох оказался столь болезненным, что хотелось вовсе перестать дышать.
Но у дурацкого тела были другие планы. Перестать дышать не вышло. Он открыл рот, и легкие сами собой втянули в себя воздух. Вдох длился дольше обычного и причинил такую боль, что он едва не потерял сознание.
