— Алена? Вот так сюрприз. А ты что тут делаешь? Мне Василич сказывал, будто ты к сестре пошла в другой конец деревни, на ночлег.
Она улыбнулась и присела рядом на крыльце.
— Пошла, а потом пришла. Сестра у меня скучная, и муж у нее нехороший: он в лес воевать не пошел, испужался. Не мужик.
Сказала как отрезала. Ушаков невольно подтянулся, застегнул верхнюю пуговицу мундира, незаметно ощупал живот (не обвис ли?). Короче, убедился, что он-то мужик.
Тут она повернулась к нему, посмотрела прямо в глаза.
— Я тебя на Васильев вечер нагадала, на восьмой день святок, — спокойно произнесла Алена. — Гадали мы с девками. Бабка еще моя говорила, что на Василия все, что ни увидишь, сбудется. Так, сбылось все про жениха, ну что не узнаю его до свадьбы… И про конника нагадала, что с глазами будет такими, как у тебя, как две большие звезды. Ты, часом, не татарских кровей? — с тревогой спросила она.
— Нет, — со смехом ответил Михаил. — И что еще было у тебя на Васильев день?
— Не смейся, барин.
— Тьфу ты, прости господи, заладила — барин да барин.
— Не могу я вас иначе называть, потому как вы есть барин, а я всегда только правду говорю вот. А про гадания на Васильев день больше тебе ни слова не скажу. — Аленка повздыхала, поерзала и вдруг с тревогой и жаром в голосе выдала: — Ты бы поостерегся, барин. Уж больно ты простой человек при твоем-то чине… Похитрей надо быть. Видела я, как глядел на тебя один из офицеров твоих. Недоброе задумал он, поостерегись. Ох, не похож ты ни на кого. Чудной ты.
— А хоть бы и чудной, — проговорил ротмистр. — Чего сидишь тогда здесь? Небось, продрогла вся. Хочешь, накрою тебя тулупчиком?
Она отстранилась, но, посмотрев в его глаза, засмеялась и приняла тулуп.
— Чудной… Взаправду чудной. Знаешь, барин, с тобой как с батей или дедушкой. Хорошо и ничегошеньки не страшно.
— Вот спасибо тебе за то, что с дедом меня сравнила, — улыбнулся Ушаков.
— Какие вы, городские, нежные. Будто сам не ведаешь, что молод еще и красавец. Но все равно с тобой не так…
— Как «не так»?
— Ну не так, как с женихом было.
— А как с женихом было?
— Барин, тебе воевать француза надо, а не речи жаркие вести, — строго сказала она. — Все, я к сестре.
Резко расправив плечи, Алена решительно сбросила тулуп и быстрым шагом пошла со двора. Дойдя до покосившегося плетня, обернулась, еще раз поглядела на него пристально, долго — и исчезла в осенней безлунной ночи.
Утром кавалеристы покинули деревню. Они ехали по пустынной улице и только у последнего дома увидели девицу. Проезжая мимо, смотрели на нее. Кто-то махал рукой, а кто-то просто кивал. Аленка проводила их, вышла на дорогу и все смотрела вслед уходящим военным.
Командир резко потянул на себя узду, развернул коня и, подскакав к ней, спрыгнул на землю. Тяжело дыша от волнения, подошел близко и осторожно взял в ладони ее красивое лицо.
На сей раз она не отстранилась и руки его не убрала.
— Какая же ты красивая, — прошептал он. — Я вернусь за тобой!
Она молчала.
— Ты будешь меня ждать?
— Да, — ответила она, чуть помедлив. — Я буду ждать тебя, барин.
Услышав «барин», он покачал головой, вскочил на коня, не трогая стремени.
— Миша! — прокричал он на ходу, пуская коня в галоп. — Не барин, а Миша.
Догнав своих, не смея больше оглядываться, он скомандовал громко и весело:
— Эскадрон! Рысью м-м-ма-а-арш!
— Миша, — прошептала Алена, — Мишенька… мой.
Из дневника офицера французской армии Матье Сибиля
Я угодил в русский плен. Солдаты заперли меня в избе и поставили часовых у двери и в сенях, а одному солдату было приказано следить за окнами. Здесь пахло обжитым домом — запах, который в каждой стране имеет собственный оттенок, но в целом повсюду одинаков.
Быть пленником даже в руках благородного человека, коим, без сомнения, является Мишель, дело наисквернейшее. Если прибавить к этому невозможность выполнения поручения, данного самим императором, то можно себе представить, что я должен был чувствовать. Полная безысходность, конец карьеры и, возможно, жизни.
Мне определенно следовало поговорить с Мишелем. Не было никакой возможности ждать. И шанс неожиданно представился. Он сам явился ко мне, сел напротив на простой крестьянский табурет. Задумчивый. Однако же настроение его было явно лучше, чем при самом начале нашего разговора.
— Матье, — поинтересовался он, — вы куда-то следовали в сопровождении большого отряда. Зачем? Это ведь был не простой дозор.
— Да, — ответил я, понимая, что в иных обстоятельствах, конечно же, не стал бы раскрывать военную тайну.
— Куда же, мой друг?
Вопрос застал меня врасплох. Я не ответил сразу, молчание затягивалось. Мне необходимо было оценить все возможные варианты. Меня не стали дотошно обыскивать, отобрали только оружие, и письмо императора пока еще оставалось при мне. Но что будет дальше? Сказать Мишелю, что мне нужно как-то попасть к Кутузову? Но разве мой ранг позволяет мне общаться на таком уровне? Мишель не поверит. Если только не увидит письмо. Определенно, нужно рассказать ему о письме.
Наверняка меня сначала доставят в штаб, может, даже к самому Кутузову. Но одно дело, когда посланник прибывает на переговоры по собственной воле, и совсем другое, когда под конвоем неприятеля.
— Матье, — проговорил Мишель, — ваш отряд оказался в опасной близости от расположения наших главных сил. Тут две возможности: либо вы сбились с пути, либо решили покончить жизнь самоубийством. Вариант с дезертирством исключаю хотя бы потому, что вы вступили с нами в бой.
Я в нерешительности молчал.
— Друг мой, вы в плену, вы мне обязаны, — продолжал Мишель. — Не будем терять время. Поверьте, мы с вами на одной стороне, ведь нам обоим не нравится продолжение этой войны. Не так ли? Скоро я должен передать вас командиру уланского полка, который доставит вас как пленника в русский тыл. Тогда уже я вам ничем не смогу помочь, а вы — мне…
Мне ничего не оставалось, как все рассказать своему русскому приятелю.
— Да, положение у нас с вами прелюбопытнейшее, — сказал он после недолгих размышлений. — Получается, вы — уполномоченный парламентер… Не понимаю только, какого черта вы были столь неосторожны?
— Мишель, я солдат, а не партизан. Я не знаю ваших лесов, и мне некогда было думать. Мы хотели пополнить припасы в деревне и двигаться дальше, а на пути оказались ваши кавалеристы. К тому же, быть может, плен — это наиболее верный способ выполнить мою задачу.
Я отдал Мишелю сопроводительное письмо, подписанное императором. Это письмо требовалось передать непосредственно Кутузову, причем о нем ничего не было известно ни одному посланнику Наполеона, которые могли вести от его имени какие-либо переговоры с русскими. Это было секретное послание императора лично русскому царю.
