C одной стороны, меня забавляли ролевые позиции, которые каждый из нас выбрал, согласно теории Эрика Бёрна. Рихард – толстый подвижный ребенок, пытающийся привлечь мое внимание любыми способами. Я же была в образе взрослого рассудительного человека, который снисходительно смотрел на непоседливое дитя, изредка им раздражаясь. С другой стороны, периодически я испытывала странное ощущение, будто на меня с легкой тревогой и нежностью смотрит не Рихард, а Бальдур фон Ширах, кривовато улыбаясь. Хуже всего то, что человек, сидевший передо мной, не был точной копией своего отца, но мое внутренне зрение, как специально, всматривалось в те черточки лица фон Шираха, которые делали его похожим на покойного рейхсюгендфюрера. И тут проблема уже была не в Рихарде. Во мне.
– Я знаю, что тебе нравится китайский, – сказал Рихард и долил себе вина, с сожалением глядя на мой стакан сока. – Ты будешь его учить?
– Поздновато уже, – призналась я. – Но если бы я знала его хоть вполовину так же хорошо, как вы, уехала бы работать в Китай.
Рихард вскинул бровь:
– В Пекин?
– В Шанхай.
Он брезгливо поморщился. И добавил:
– Не слишком люблю этот город: большой бездушный муравейник – то ли было лет двадцать-тридцать назад! Да и вообще, нужно сказать, это жесткая страна. Я там довольно долго жил и работал. Очень тяжело, – выдохнул он шумно. – Если бы у меня был сегодня выбор, какой язык выучить, то я бы выбрал турецкий.
– Какая глупость! – фыркнула я. – Китайская стена, терракотовая армия, Шаолинь, закаты над Хуанпуцзян и Янцзы, изогнутые крыши домов, как стаи летящих драконов… И всё это – для вас ничто?!
– Мы, немцы, должны понимать, кто такие турки, потому что они – важная составляющая нашей жизни, – серьезно ответил фон Ширах и оглянулся на Наташу с Сергеем, которые отчего-то громко рассмеялись. – Турция привлекает меня сейчас больше, чем Пекин, Шанхай и твоя Хуанпуцзян вместе взятые…
– Зато, как мне показалось, турки не спешат узнавать вашу культуру. – Я посмотрела на фон Шираха, который несколько растерялся от такого напора. – Как можно даже думать о том, чтобы променять Китай на это!
Рихард замотал головой:
– Нет-нет, конечно, Китай прекрасен… Я же жил там и даже смог бы жить там снова, если случится какая-нибудь оказия…
Судя по всему, выражение моего лица Рихарда насторожило, и он, как мог, пытался исправить положение: сделал большой глоток вина, надул губы, сложил пухлые руки на груди и изрек:
– Я, кстати, думал даже учить русский!
– Да ну, – фыркнула я, пытаясь понять, шутит он или нет.
Ширах активно закивал головой:
– Это правда! Просто раньше это было невозможно, а я бы с удовольствием отправился на учебу в Россию, но это было очень дорого, толком никто не знал, можно ли, да и сама Россия тогда была еще слишком, как бы сказать… сталинской, короче говоря, не очень привлекательной. И, признаться, иногда я тоже об этом жалею. В такие моменты, как сейчас.
– Не нужно жалеть, – сказала я и резко сменила тему: – Вы так и не рассказали мне, что сталось с вашим дедом Генрихом Гоффманом?
– Я не знал его особо. Из тюрьмы его отпустили где-то в начале пятидесятых, конфисковав всё имущество. В скором времени он умер. Конечно, я жалею, что не знал его. Я не хочу об этом. – Фон Ширах глотнул вина. – Тебе без них, моих предков, со мной вообще не интересно?
– Смотрите, несут горячее… – Это был отличный повод «соскочить» с темы и не давать ответ, который, несомненно, собеседнику бы не понравился.
В конце ужина, когда принесли счет, случился забавный эпизод. Рихард, монополизировав чек, несколько минут обыскивал себя с пристрастием, виновато посетовав Наташе:
– Я забыл деньги.
– Ничего, Рихард, – бросила она и тут же полезла в сумку.
Сергей запротестовал:
– Мы готовы подключиться.
Я посмотрела на Рихарда, который с большим интересом начал изучать свои ногти, напевая себе под нос какую-то забавную песенку. Своим видом он словно пытался сказать – «ну и что такого?».
И вслух, не поднимая глаз, произнес:
– Наташа заплатит. Таков этикет!
Когда мы вышли из ресторана, я было завела нежную прощальную речь, но, оказывается, никто и не думал прощаться. Наташа только и успевала хватать за руку то меня, то Сергея, чтобы мы не потерялись, – она втискивала нас в узкие переулки, проводила сквозь гаштетные, успевая подпевать песням, которые лились из каждого кафе под звон пивных бокалов. Она рассказывала, как то или иное место было связано с Гитлером, – я тогда еще подумала: как с ней интересно, ей бы путеводитель написать! Ведь все фон Ширахи пишут – отчего бы и ей не попробовать?
Около десяти вечера мы простились с Наташей – тепло, так, как прощаются со старым другом. «Пишите, звоните, когда приедете в следующий раз; я не могу гарантировать, но у меня, возможно, и завтра, ближе к вечеру, будет время», – шепнула она мне по-русски, обдав сладковатым ароматом духов. Рихард небрежно, по-свойски чмокнул ее в щеку на прощание, сообщив ей, что тоже скоро собирается нас покинуть: только немного проводит.
Около полуночи, исходив весь центр Мюнхена вдоль и поперек в компании Рихарда, мы оказались на Мариенплац, сверкающей в свете иллюминации с Новой ратуши и выбеленной светом настолько, что казалось, будто от ратуши исходит сияние. Сергей сел на лавку и, томясь вечерней жарой, озирал площадь. А Рихард потащил меня в самый ее центр.
Я закинула голову и посмотрела на часы с замершими фигурами, которые оживали всего несколько раз в день: словно хозяева, они оглядывали свои владения с высоты. Я вспомнила фрагмент старой хроники. Там были эти же часы, фигурки двигались, а за ними, ухваченный объективом видеокамеры по воле талантливого безымянного оператора, простирался разбомбленный Мюнхен: руины, дома без крыш, с пустыми оконными проемами. И вот теперь я, стоя рядом с Рихардом, смотрела на эти часы и замершие фигурки снизу вверх, а площадь вокруг полнилась голосами и смехом веселых от пива туристов…
– О чем думаешь? – осторожно поинтересовался фон Ширах.
– Ни о чем и о многом одновременно.
– А я, – сказал Рихард, – о том, что ты бы, наверное, понравилась отцу. Ну в принципе. Хотя он был сложным человеком.
– Смелое заявление, мне ответить, что я польщена? Рихард проигнорировал мои слова, прозвучавшие издевкой. И хотя никакого такого смысла я в них не вкладывала, вышло действительно грубо.
– Ты по-прежнему думаешь, что я его тень? – Судя по тому, каким спокойным голосом был задан этот вопрос, внутри того, кто задал его, было неспокойно.
– Если быть честной… – Я медленно измеряла шагами площадь, Рихард двигался за мной на расстоянии метра. – Иногда, глядя на вас, мне кажется, что я вижу его. Но я его не знала. Так что это, наверное, химера, игра воображения.
