Увы, той информации, которая была бы достаточной для понимания того, отчего Гиммлер был с юности «подвинут» на самоконтроле и дисциплине, крайне мало. Впрочем, многие историки пытались понять, повлиял ли в детстве на Генриха Гиммлера его отец – был ли он настолько авторитарен:
«Исследования показывают, что Гебхард Гиммлер не был деспотичным отцом. Хотя он и создал систему правил и запретов, которой трое его сыновей должны были следовать, и велел им вести дневники, которые сам контролировал, но это соответствовало нормальному авторитетному отцовскому воспитанию. Даже когда Генрих Гиммлер был учеником, не было никаких намеков на «аномальный характер и особую жестокость». Ему было сложно эмоционально контактировать с другими людьми. Всегда было заметно его расположение к самоконтролю, которое он отмечал в своих дневниках. «То, что кончается катастрофой, не обязательно ею начинается», – резюмирует Лонгерих»
116.
Я могу лишь полагаться на эти слова Петера Лонгериха. И в этом смысле Гиммлер – загадка. Известно, что в 1923 году он вступил в нацистскую партию и принял участие в Мюнхенском путче – правда, на вторых ролях: держал знамя в отряде Эрнста Рёма. Ну а дальше началось его восхождение. Четкий, как механизм, послушный, тихий, не претендующий на место в партере перед кинокамерой, Гиммлер был нужен национал-социалистам. В 1929 году Генрих Гиммлер был назначен рейхсфюрером СС.
В день, когда мы собирались встречаться с Катрин Гиммлер (мягкий приглушенный голос по телефону сообщил мне, что на моей почте уже лежит письмо с адресом ресторана, где можно спокойно посидеть и пообщаться), с утра вдруг выглянуло солнце. В отличие от некоторых берлинцев, стремящихся как можно скорее приблизить всё никак не наступающую весну, я на такой трюк не купилась: было очевидно, что несмотря на манящее из-за оконных стекол солнце, день обещал быть очень холодным.
Я стояла на крыльце ресторана. Я было приоткрыла дверь, но тут заметила метрах в пятидесяти от меня женскую фигурку с распущенными волосами. Через ее правое плечо была переброшена серая сумка – спортивная, легкая, матерчатая, – проще говоря, без претензий. Я сразу догадалась, что женщина – Катрин Гиммлер. Она улыбнулась мне и помахала.
– Катрин, – сказала она мягко, когда подошла, и протянула руку, чуть смущаясь того, что шмыгает носом. На вид ей трудно было дать больше сорока, но я знала, что Катрин под пятьдесят.
– Таня, – ответила я и пожала ей руку чуть крепче, чем она мне.
Суммировав свои впечатления от первых секунд встречи с тем, когда я услышала ее голос в телефонной трубке, мне показалось, что Катрин – человек мягкий и несколько зажатый: в ней не было европейской раскрепощенности, которая обычно сквозит во всех движениях, – скорее скованность; она часто употребляла слово «извините» в письмах по поводу и без – извинилась Катрин и при встрече за то, что пришла чуть раньше. Говорила она тихо, но, понимая, что ее могут не расслышать из-за ветра, прилагала усилия, чтобы говорить громче, безо всякого напоминания со стороны собеседника. Она была мила. С первых минут она очаровывала своим ненавязчивым вниманием и скромностью. Вот такой мне показалась Катрин Гиммлер, когда мы с ней вошли в ресторанчик. Я заказала себе кофе, собеседнице – зеленый чай с лимоном. От кофе Катрин почему-то категорически отказалась. От моих предложений заказать горячий суп или второе – тоже. Когда она смущалась, то начинала нервно смеяться, силясь сбросить с себя напряжение.
Сняв с себя спортивную сумку и куртку, первым делом Катрин взяла салфетку, и, извинившись, тихо просморкалась. Поглядев на ее красный нос, я предположила, что у собеседницы моей простуда.
– Нет-нет, – замотала головой Катрин, не отрывая платка от носа, – просто в Берлине, несмотря на календарную весну, стоит такой холод, что я всё время замерзаю. Я вообще мерзлявая. А тут еще ветер. Как мне жаль, что мы не встретились в истинно весеннем Берлине, – мягко улыбнулась она. – Как вы отыскали это место, – поинтересовалась Катрин, – без проблем? Жаль, что адский холод, я могла бы провести вам небольшую экскурсию, но… – Она сделала руками жест в сторону окна, рядом с которым мы сидели, давая понять, что на улице не та погода, и подавила нервный смешок. – Надеюсь, я не ошиблась в выборе. Вам нравится?
– Уютно, – согласилась я.
– Приезжайте сюда летом – будет сказка, в Берлине столько летних веранд! И все прекрасны, – сказала Катрин, сняла с головы черную повязку, и на ее голове воцарился еще больший хаос. Наэлектризованные волосы встали дыбом.
Пока Катрин приводила себя в порядок, я осматривала ее. Волосы явно были недавно и очень аккуратно покрашены в светло-русый цвет, слегка отливавший рыжиной, – с близкого расстояния даже казалось, что это натуральный цвет Катрин, хотя мне было очевидно, что она темно-русая.
Только в кафе я с удивлением обнаружила, что на Катрин нет ни грамма макияжа. Даже тонального крема нет. Отчего прекрасно заметны были все ее мимические морщинки в немалом количестве, которые, однако, не делали мою собеседницу старше, чем она есть, – наоборот, отсутствие макияжа ее молодило. На Катрин не было не только макияжа, но и украшений. Вообще никаких.
Глаза Катрин – серо-зеленые – мимикрировали под оливковый цвет кофты. Брови средней толщины, аккуратные, но не настолько, чтобы было заметно, будто кто-то за ними ухаживает. Судя по описанию, думаете вы, внешне у нее нет ничего общего с Генрихом Гиммлером, которого даже с натяжкой тяжело было принять за арийца (сам он руководствовался именно внешностью людей, отбирая себе в войска СС непременно высоких голубоглазых красавцев, бывших его полной противоположностью). И тем не менее овал ее лица и еще что-то неуловимое упрямо свидетельствовали о том, у Катрин есть родство с этим человеком – родство не откровенно заметное, но и не надуманное.
– И у тебя даже нет бумажки с вопросами? – спохватилась вдруг Катрин. – А как ты будешь спрашивать меня? Ничего не забудешь?
– Всё в голове, – улыбнулась я.
– Да, точно, извини, – согласилась она неожиданно спокойно, слегка даже смутившись собою, – ты же столько всего уже прошла и знаешь. А такая молодая, боже мой.
– Расскажи о себе, – обратилась я к Катрин, коротко пересказав подробности моей недавней поездки в Перу. – Кто ты? Чем живешь? Уж прости, но о тебе не так много информации, а та, что есть, – ей, наверное, и верить-то нельзя.
Катрин усмехнулась:
– Да уж, много чего пишут и болтают. На самом деле я по образованию политолог. Сейчас зарабатываю на жизнь фрилансом, пытаюсь выжить на гонорары от книг и статей – а это само по себе занятие непростое. Еще я живу на гонорары от лекций, которые читаю, – меня стали приглашать читать их после того, как я написала книгу «Братья Гиммлер» о своей семье. Так как я сама внучка Гиммлера… ой, прости-прости-прости… – Катрин поднесла руки ко рту, словно в испуге. – Глупая оговорка! Мой отец был младшим племянником Гиммлера. А дед – младшим братом Генриха Гиммлера… Гм-м-м…
