– Ну, это тоже позиция, – заметила я, – имеют право. А что же твой сын? Он сейчас уже в том возрасте, когда, наверное, активно интересуется прошлым семьи? Или нет?
Гиммлер заулыбалась.
– Долгие годы я боялась и ожидала, когда наступит тот самый страшный момент – мой сын придет ко мне с расспросами. Как я смогу объяснить ему, что одна часть его семьи – Гиммлер – пыталась уничтожить другую часть его семьи (а по линии его отца все евреи), что у него в роду и преступники и жертвы. Я сто раз моделировала эту ситуацию, представляла, как это будет, как я начну свой рассказ. А он всё не спрашивал. И я решилась закинуть удочку сама… – Катрин снова нервно хохотнула, и я поняла, что она всё-таки немного напряжена, когда говорит о сыне. – Сейчас ему тринадцать лет, он приходит домой со школы, и я начинаю, мол, ты не хочешь у меня спросить про Гиммлера, ты что-то знаешь о нем? А он отвечает: «Ну конечно я знаю, не надо мне рассказывать! Я во всем разобрался сам». И я такая: «А откуда ж ты знаешь?! Я ж тебе не говорила!» – Тут Катрин почти истерично рассмеялась. – Видимо, ему рассказали в школе. И я счастлива, что он такой открытый, счастлива, что он как представитель следующего поколения не зациклен на этой теме – то есть он не лезет в ней копаться и в то же время не замалчивает ее. Это значит, что родство с Гиммлером его не преследует, что он может делать то, что хочет, и то, что ему интересно, а не отбывать повинность в архивах, как это делала я. Но я сделала грязную работу, и теперь все могут быть спокойны.
Последние фразы были произнесены также негромко, но не без гордости. Выдержав торжественную паузу, я поинтересовалась:
– Катрин, то, что ты вышла замуж за еврея, широко обсуждается в кругах, в которых я вращаюсь несколько лет. Я имею в виду детей, внуков, родственников высокопоставленных нацистов. Кто-то говорит, что таким образом ты отмаливаешь грехи предков, и это кажется им извращенным способом. Кто-то не видит в этом ничего особенного. Но, в любом случае, все отчего-то уверены, что мужа ты выбирала себе, подсознательно руководствуясь чувством вины…
– Ой, они правда это обсуждают? Я не знала, что это так интересно. – Казалось, Катрин несколько растерялась. И неуверенно добавила: – Нет, правда, а чего это они так заинтересовались моим бывшим?
Я уточнила:
– Вы уже развелись?
Отчего-то мне подумалось, что это и правда должно быть именно так. Глядя на Катрин, уж не знаю, по каким именно признакам, но можно было бы догадаться, что она растит сына одна.
Гиммлер кивнула.
– Да, мы развелись. И муж уехал в Израиль – нашел там работу. – И замолчала. При этом выражение ее лица никак не изменилось, но в глазах, невнимательно следивших за тем, что происходило за окном, легким, едва ощутимым фантомом мелькнуло какое-то незнакомое мне выражение. Может, ностальгия, может – что-то иное. Было очевидно: растить ребенка в Германии, не имея постоянной работы и перебиваясь от фриланса к фрилансу, – дело непростое. Катрин не производила впечатления женщины, которая не думает о завтрашнем дне, – напротив, показалось мне, завтрашний день ее как раз заботил больше всего.
Катрин продолжила после паузы:
– Нет, я искренне не понимаю, что их так удивило в моем замужестве. Я знаю достаточно людей, чьи родители во время войны активно поддерживали режим или участвовали в его преступлениях и которые совершенно спокойно выходили замуж или женились на тех, кто их предками был объявлен «недочеловеками». Если тебе интересно, как мы познакомились с мужем… Его семья много путешествовала по Европе, бывала и в Германии, им тут понравилось, поэтому они не препятствовали его желанию уехать в Германию, чтобы получить образование, когда он был совсем молод. И тут в Германии мы с ним познакомились. Его семья приняла меня сразу и без проблем – то есть родители. А мой свекор еще жив. Он, как и мой отец, родился в 1939-м, и ему было шесть лет, когда война закончилась. И он всегда открыто говорил со мной на любые темы, включая нацизм, войну, Третий рейх. То есть из-за меня они этой темы не избегали.
А вот с дальними родственниками мужа пришлось трудно. Муж не сказал своему деду, кто я по происхождению. То есть дед знал меня, общался, но при нем мою фамилию просто не упоминали. До самого конца. Потом я поняла, в чем дело: этот дед со своей семьей жил до войны в Варшаве. Ну а потом – Гитлер, рейх, антисемитизм. Сначала деда с семьей отправили в гетто, и они всячески пытались спастись. От него я узнала удивительный факт. Оказывается, до 1942 года гетто были открыты, люди могли приходить и уходить, – я-то считала, что в то время они были закрыты. В общем, уехать было возможно, и дед моего мужа со своей семьей получил-таки необходимые бумаги на выезд в 1942 году, а потом по этим фальшивым документам они кружили в поисках убежища вокруг Варшавы, постоянно меняли место жительства, ведь осесть нигде не было возможно. Но они спаслись от гестапо. После войны прожили в Германии еще несколько лет, а в 50-х уехали в Израиль. А другая часть родни мужа жила на территории Израиля с начала 30-х годов. Они тоже происходили из Польши, откуда-то из Галиции.
– Как твой муж принял то, что ты из семьи Гиммлер?
– Ну, он нашел это забавным, – снова рассмеялась Катрин. – Он рассказал всем в Израиле, что повстречал меня, большинство его друзей посчитали нас интересной парой и очень хотели познакомиться со мной. Ну а с его семьей, как я уже говорила, всё было прекрасно: когда я встретилась с ними в первый раз, встреча прошла очень доброжелательно и открыто. И по сей день, хотя мы разделены расстояниями со свекром и свекровью уже много лет, мы по-прежнему в очень тесном контакте: я их навещаю, когда я в Израиле, и они навещают меня, когда они здесь, в Берлине. И никаких проблем. А моя свекровь вообще очень поддерживала меня в моих поисках, что, мол, это отличная идея провести свое семейное расследование. Скажу больше – мои поиски подтолкнули семью мужа более открыто говорить о Третьем рейхе, о том, как они смогли там выжить. Они нашли какие-то свои документы, стали восстанавливать историю семьи.
– Чью фамилию носит твой ребенок? Предполагаю, что отца?
– Да, мой сын носит фамилию своего отца.
– Но ты свою сохранила?
– Да, когда я была совсем молодой, мне хотелось сменить фамилию, я думала: не хочу жить с такой ношей! Но когда прошли годы, я вдруг поняла: да никто ж меня ни о чем не спрашивает, никто не интересуется этим. Возможно, потому, что фамилия Гиммлер, которая не очень распространена на севере, широко распространена на юге Германии – там очень много Гиммлеров. И еще забавно, что имя Гиммлер похоже на слово himmel – небо. И вы даже представить не можете, сколько людей, слыша это имя, думают о небе! Слышат мое имя и говорят – Гиммлер? О, прям как небо. Хорошее имя! – Катрин, видя мое изумление – уж что-что, а Гиммлера с небом, как мне кажется, даже по звучанию не так уж просто сопрячь, – рассмеялась. – Нет, я сама была в шоке. В общем, за последние тридцать лет мне в голову не приходило, что нужно непременно сменить имя. Вы можете жить с этим именем в Германии безо всяких проблем. И это невероятно! Обычно окружающие слышат мою фамилию и думают, наверное: ну она никак не связана с тем Гиммлером. А потом есть огромное количество людей, которые не знают, чем на самом деле занимался Генрих Гиммлер, за что был ответственен.
