– Например, Норман Франк, старший брат Никласа и сын гауляйтера Польши Ганса Франка. Или Беттина Геринг, перевязавшая маточные трубы. Как тебе кажется, это нормально?
– Эти люди сами себя наказывают за то, в чем не были виновны, и их искренне жаль. Вообще каждый должен решать для себя сам, хочет он иметь детей или нет, хотя… в такой особенной ситуации, когда люди считают, что им нужно прервать свой род, чтобы остановить фамилию… Это, на мой взгляд, такой же радикальный подход, что был у нацистов. То есть эти люди придают крови и ДНК решающее значение – почти как в Третьем рейхе. Они свято верят в генетику и в то, что их потомки непременно будут чудовищами. Я вот не верю, что кровь столь уж важна. Как и генетика. Как и грех поколений. Важно, кто ты сам, что ты делаешь, какие решения принимаешь, а не кровь.
Мне показалось, что она довольна тем, как сформулировала ответ, вовремя оборвав себя, чтобы не запутаться в собственных рассуждениях.
– Знаешь, – заметила я, – мне очень нравится, как четко во время нашего разговора ты разделяешь поколения: это «дети», второе поколение. Это «внуки» – третье. И так далее. И ты отдаешь отчет, что каждое поколение по-своему относится к проблемам своего родства с нацистскими бонзами. Как переживалось это «внуками»? Протест?
– Да, протест – это типичная история, которая случилась со вторым поколением. В 60-е. Это было время восстаний, конфронтаций. Много было протестов против родителей и конечно же дедов. «Внуки» хотели отделиться от семей, подчеркнуть, что они не нацисты, – при этом «внуки» не пытаясь даже разобраться, были их родители и деды нацистами или нет. Им не было дела до правды – они хотели не понимать, а осуждать. Думаю, что стало легче моему поколению, третьему, потому что возникла внушительная временная дистанция между нами и Третьим рейхом. И мое поколение могло задавать вопросы дедам и бабкам уже с позиции, а как такое вообще могло произойти, что случилось-то? Что заставило их принять в этом участие, может, какие-то карьерные возможности, к примеру? Или они чего-то боялись? Так много разных причин и мотиваций! Мне кажется, что узнать историю наших дедов крайне важно, чтобы избежать радикальных движений в современном обществе. Или появления новых форм нацизма и расизма. И сделать так, чтобы страшные годы в истории нашей страны не повторились снова.
Мимо нас проплыл очередной пароходик, сверкнув окнами, отразившими на долю секунды холодное солнце. А потом я сказала Гиммлер, что не все мечтают о том, чтобы упредить волну нацизма, фашизма, расизма. Я вспомнила про Райнера Хёсса и про интервью, которое мне дала Андреа Рёпке, та самая, что обличила дочь Гиммлера Гудрун и ее организацию «Негласная помощь». Вот еще одна очень любопытная выдержка из интервью Андреа:
«Можно с уверенностью утверждать, что сейчас в Германии и других странах Европы существует неонацистская сеть, которая в течение многих лет без каких-либо помех сотрудничает с организациями старых нацистов. Разумеется, многие умерли. Но те, кто еще жив, пользуются огромной популярностью у неонацистов, их приглашают в качестве почетных гостей на различные мероприятия, где их просят рассказать о своих подвигах – в кавычках, конечно. Естественно, они отрицают Холокост, утверждают, что Освенцима не было, с гордостью рассказывают, как сражался доблестный вермахт, представляют всё в абсолютно искаженном виде. А молодые смотрят им в рот и верят каждому их слову. Вот что опасно. Есть примеры тому, как во время демонстраций или маршей неонацистов с речами выступают бывшие эсэсовцы, в том числе награжденные Рыцарским крестом, превозносят Адольфа Гитлера, восхищаются организационными способностями Гиммлера, то есть подают абсолютно искаженную картину событий. И это искаженное представление о Третьем рейхе они пытаются внушить молодежи, что опасно.
Вот вам, например, история Эриха Прибке, высокопоставленного офицера СС. Эрих Прибке – один из тех, кому “Негласная помощь” и глава ее Гудрун Гиммлер помогла выехать из страны. Но его всё-таки отыскали, выдали Италии, где в итоге над ним состоялся суд. Попался он по собственной глупости – дал, спустя полвека после совершенных преступлений, интервью журналисту, решив, что всё утихло. Но Прибке опознали, началось массовое негодование… И вот этот осужденный эсэсовец сегодня представляется героем, иконой неонацистов. Многие издания неонацистов поддерживают контакт с Прибке, с большим почтением рассказывают о нем, о Третьем рейхе в своих публикациях. И он, сидя в тюрьме, видит, что у него много сторонников среди молодежи.
Эрих Прибке представляет собой тип старых нацистов, которые так ничему и не научились. Пишет письма последователям, которые публикуют их в Интернете. Его почитают, ”он – герой, он сидит за наше общее дело, за Третий рейх“. Прибке – очень важная фигура в плане идентификации неонацистов со старыми национал-социалистами. Я тоже с ним переписывалась, выдав себя за его сторонницу. В письмах он жаловался, что в тюрьме ему приходится очень плохо, семья далеко, в Аргентине. И всё время представляет себя героем. Ни тени раскаяния, ни тени сострадания по отношению к жертвам, итальянцам, которых он расстреливал. Себя он считает жертвой. Такая позиция очень распространена среди бывших эсэсовцев.
А ведущей силой организации «Негласная помощь для военнопленных и интернированных лиц», той самой, которой и сейчас заправляет Гудрун Гиммлер, были и по сей день являются в первую очередь женщины, старые нацистки. Например, Гертруда Хеер, она жена покойного нацистского преступника. Я с ней встречалась, тоже в роли сторонницы, была у нее дома. Она жила в старой части Гамбурга, где полно музеев. Когда я пришла, она сидела в величественной позе в кресле, над которым висел портрет Адольфа Гитлера. Она говорила очень властным тоном и всё время рассказывала только о Третьем рейхе. Вся гостиная в квартире была заполнена нацистской атрибутикой: и Гитлер, и свастики. Было ужасно неприятно там находиться. Рядом с креслом ее стояли банки пива. Когда я спросила, зачем они здесь, она ответила, что по вечерам к ней приходят молодые соратники, которым она рассказывает о тех временах, Третьем рейхе. Она была самим воплощением фанатизма, на 150 процентов. Я встречала многих таких женщин, которые, как Гертруда Хеер и Гудрун Бурвиц, попросту жили Третьим рейхом. Гертруда Хеер умерла лишь несколько лет назад. Такие, как она, жены преступников доживают до очень преклонных лет. И часть своего имущества, в том числе большую виллу на острове Рюген, Гертруда Хеер завещала нацистам, что, кстати, является обычной в ”коричневых“ сообществах практикой, – подобным образом поступают очень многие бывшие нацисты из организации ”Негласная помощь“. На деньги, полученные от старых нацистов, новые покупают себе дома, ведут ”просветительскую“ работу. Благодаря именно таким пожертвованиям у них нет нужды в средствах.
Отчего так происходит? Я много думала. Причиной тому явилось отсутствие дискуссии между немцами в послевоенной Германии, а именно отсутствие серьезного, основанного на доказательствах, анализа причин и событий времен Третьего рейха, анализа собственной вины. К примеру, Никлас Франк сломал своей книгой существующее в Германии табу. Сломал однозначно, яростно: мой отец – преступник, моя мать была заодно, моя семья поддерживала Гитлера. До него таких примеров в Германии не было, чтобы кто-то открыто заявил, что его отец нацистский преступник. Это был мужественный поступок. Я была потрясена его книгой. Я восхищалась мужеством Франка, понимая, как важно для Германии говорить на эту тему. Ведь мы представляем собой общество молчунов. Замалчиваем всё, что связано с виной немцев во времена Третьего рейха.
