Почему? Зачем? Я был в полном замешательстве, совершенно не знал, что думать. Как и все дети тогда, я получил соответствующее воспитание, рос на пропаганде Геббельса, мечтал попасть в гитлерюгенд, так что, можно сказать, я был маленьким нацистом. Хотя отца я предателем не считал, я всё-таки не мог взять в толк, почему он так поступил. И мать ответила, что он это сделал ради Германии».
Манфред Роммель:
«Мой отец не знал об этом покушении. Он не знал о дате, о том, кто и как это собирается делать. Известно, что в Северной Франции в начале 1944 года отец встречался с некоторыми своими товарищами, которые втянули его в антигитлеровский заговор. Интересно, что в заговор отца вовлекал и его близкий друг – мэр (обер-бургомистр) Штутгарта – один из моих предшественников на этом посту. Звали его Карл Штрёлин. Я выступил с речью, посвященной его памяти, когда отмечали столетие со дня его рождения».
«Я сказал ему [Роммелю. – Т.Ф.], – вспоминал позднее бургомистр [Штрёлин], – что ряд старших офицеров армии на Восточном фронте предлагают арестовать Гитлера и вынудить его объявить по радио об отречении. Роммель одобрил эту идею. Я даже сказал ему, что он – наш самый выдающийся и популярный генерал, уважаемый за границей более, чем кто-либо другой. “Вы единственный, – сказал я, – кто способен предотвратить гражданскую войну в Германии. Вы должны связать свое имя с нашим движением…”»
142
Манфред Роммель:
«Но отец всегда был против покушения на Гитлера, то есть физического его устранения. И не из моральных соображений. Он утверждал: нельзя рисковать. Если покушение провалится, то это обернется страшной катастрофой для всех, кто причастен и не причастен. Самым правильным вариантом, как казалось моему отцу, было бы признать поражение в войне. Он уже в открытую говорил, что война проиграна, надеясь, что Гитлер сделает выводы. Но Гитлер упрямо не замечал очевидного, просто не хотел видеть. И вот ситуация: 20 июля 1944 года мой отец в госпитале борется со смертью. В это время Штауффенберг входит на совещание Гитлера в “Вольф-шанце” с бомбой. Взрыв».
Вот что пишет Альберт Шпеер, министр вооружений Третьего рейха, вспоминая момент, когда сработала бомба (в это время он делал доклад в министерстве пропаганды Йозефа Геббельса): «…грохот разорвал тишину в расположенной неподалеку от Растенбурга ставке Гитлера. Это детонировал гекситовый заряд взрывного устройства, пронесенного туда Штауффенбергом в своем портфеле. Если бы мятежники проявили больше расторопности, то могли бы не только совершить покушение на Гитлера, но и арестовать чуть ли не всех рейхсминистров и многих руководящих сотрудников их ведомств. Для этого вполне достаточно было бы прислать к министерству пропаганды пресловутого лейтенанта с десятью солдатами»
143.
Известно, что заговорщики имели целью устранение не только Гитлера. Так как на совещаниях у фюрера часто бывали Геринг и Гиммлер, решено было убрать всех сразу. Дважды покушение откладывалось.
Заговор 20 июля называют заговором генералов, хотя исполнение взял на себя полковник Клаус фон Штауффенберг, потому что у него был «доступ к телу» фюрера. «…Штауффенберг заслуженно считался одним из самых способных и опытных офицеров вермахта. Даже Гитлер неоднократно призывал меня к тесному сотрудничеству с ним. Штауффенберг не утратил своеобразного юношеского обаяния, даже тяжелые ранения (он потерял на фронте руку и глаз) не исказили его облик и не отразились на характере»
144.
«Теплым солнечным утром 20 июля 1944 года, в начале седьмого, полковник Штауффенберг… отправился на машине мимо разбомбленных зданий Берлина на аэродром в Рангсдорфе. В своем раздувшемся портфеле он вез документы о новых дивизиях ополчения, о чем ему предстояло в 13 часов докладывать в ставке Гитлеру. Между бумагами лежала завернутая в рубашку бомба замедленного действия. Она была того же типа, что и та, которую Тресков и Шлабрендорф заложили в самолет фюрера годом раньше и которая не сработала…»
145
Но в третий раз судьба приготовила заговорщикам сразу несколько неприятных сюрпризов: во-первых, ни Герман Геринг, ни Генрих Гиммлер не приехали; во-вторых, совещание должно было состояться не в подземном бункере фюрера, где взрывная волна разметала бы Гитлера и всех присутствующих по стенам, не оставив шанса на спасение, а в казарме для совещаний, на поверхности. Взрывную волну «облегчало» и то, что из-за духоты окна казармы были распахнуты настежь… Ну а дальше – Штауффенберг запустил механизм бомбы в портфеле, оставил его и вышел – якобы срочный звонок, что само по себе было несколько странно: выходить с совещания не рисковали даже генералы…
Мартин Борман:
«24.07.1944 г.
«Многие офицеры, прибывшие на совещание к фюреру, из соображений безопасности оставили при себе портфели с секретными документами. Штауффенберг, правая рука Фромма, должен был докладывать о резервных дивизиях. Как многие, он поставил свой портфель под стол и вышел к телефону. После его ухода раздался взрыв. Простой и безопасный способ! Преступник дождался взрыва и, решив, что попытка удалась, вылетел в Берлин с сообщением о смерти фюрера»
146.
Попытка убить Гитлера была предпринята с целью запуска операции «Валькирия», план которой был разработан в мае 1942 года. «Он предусматривал быструю мобилизацию сил резервной армии в случае возникновения беспорядков в тылу»
147. Гитлер план одобрил. А позже Фридрих Ольбрихт, генерал пехоты и разработчик плана, тайно «подправил» его таким образом, что при попытке переворота в Германии резервная армия перешла бы под контроль заговорщиков. То есть сразу после убийства Гитлера армия должна была занять все стратегически важные объекты в Берлине, арестовать руководство Третьего рейха, разоружить СС.
Борман:
«Циркуляр №1.
Сверхсрочно! Повышенное внимание!
Одновременно с попыткой покушения на жизнь фюрера некоторые армейские генералы пытаются устроить путч, который должен и будет подавлен всеми имеющимися в распоряжении средствами…
Имеют силы только приказы фюрера, Адольфа Гитлера, и его окружения, а приказы генералов, изменников, реакционеров, не имеют никакой силы…»
148
Письмо Герды Борман от 22.07.1944 г.:
