Клаус неожиданно стянул губы в нить улыбки.
– Любопытно еще, что племянница Вернера фон Брауна была участницей Сопротивления. А теперь мы с ней на пару работаем в правлении Института имени Гёте. Вот так вот всё связано в этой жизни…
После разговора Клаус Заур представил нам свою жену Лило, очень милую и общительную женщину, такую же стройную, как он сам, такую же высокую и подтянутую, с приятным лицом, никак не выдававшим ее возраст, и приятной улыбкой. Клаус и его жена пригласили нас в ресторан, предупредив сразу, что если они приглашают, то и платят они. Я попробовала было протестовать, но Заур был непреклонен: они специально не готовили нам чай и сладости, так что теперь пора всем вместе как следует пообедать.
Мы сидели на просторной открытой летней веранде ресторанчика. За пивом и отбивной с овощами Клаус с упоением рассказывал об издательском бизнесе, а Лило сообщила, что у них с мужем двое взрослых детей – Клаус и Анетта, обоим уже за сорок, и у обоих уже свои собственные семьи. И дедом дети Клауса не интересуются совсем, а внуки – те точно вряд ли будут. Речь зашла о детях и внуках высокопоставленных нацистов. После того как я поделилась с Клаусом своими впечатлениями от всего, что узнала от них, Заур улыбнулся – чуть мягче, чем обычно:
– Должен заметить, что вы слишком наивны, когда говорите о том, что многие дети высокопоставленных нацистов осуждают своих отцов. Нет-нет, я знаю, я очень хорошо знаю, что, к примеру, дочь рейхсмаршала Геринга Эдда – настоящая нацистка, кто бы что ни говорил. Как была, так и осталась. Есть огромное количество детей, которые просто никогда не станут говорить этого вслух, но все, практически все – нацисты. А небольшое количество тех, кто не поддерживает отцов, – просто тщеславные люди, использующие родство в собственных интересах, чтобы получать дивиденды в виде славы или денег. Никому не верьте. Я всю жизнь прожил на юге Германии и понимаю, о чем говорю…
– И всё-таки, – заметила Лило, делая глоток пива, – самый непонятный для нас с Клаусом человек – это сын гауляйтера Польши Никлас Франк.
– Я читал его книгу про отца, – заметил Заур, – должен сказать, что всё это непросто для моего понимания. Все эти странные откровения, весь сор из избы. Взять хотя бы его истории о том, как мать изменяла отцу, отец изменял матери… И всякие прочие интимные подробности в красках, с довольно гадкими комментариями.
– Он вам омерзителен? – уточнила я.
Заур вытер губы салфеткой:
– Нет, но то, что он делает… это как минимум некорректно. Я не считаю, что дети должны квитаться с отцами вот таким образом. К тому же и меня, и того же Франка можно упрекнуть в предвзятости, потому что мы – нелюбимые дети.
Позиция Клауса вызывала уважение. Разумный, несколько суховатый, но всё же глубоко человечный сын сумел поквитаться со своим отцом самым достойным образом. Когда-то Карл-Отто Заур твердил сыну, который ради него бросил карьеру, что он «урод» и ничего ему в жизни не светит. И Клаус доказал ему обратное.
К сожалению, Карл-Отто Заур об этом уже не узнает.
– Мой отец скончался в день моего двадцатипятилетия. В 1966 году. Ему было 64 года, и у него был диабет. Мы не делали вскрытия, но мне кажется, что умер он всё-таки от рака. Хотя не знаю. Символично ли, что он умер в мой день рождения? Тоже не знаю… Сразу после его смерти я взял управление издательством в собственные руки. Сначала мы работали вместе с моим братом. Позже я продолжил дело один. После смерти отца издательство начало развиваться невероятными темпами, и вскоре его уже считали вполне серьезной организацией, ну а потом и просто ведущим издательством в области информации, документации и издательского бизнеса (я стал выпускать очень много англоязычных изданий, сделав на них ставку). Ну а потом я, наконец, вышел на мировой рынок. В семидесятые. США. Япония. Арабские страны. СССР. Китай и много-много разных стран. В течение сорока лет, что я руководил компанией, ее обороты увеличились с 127 тысяч марок до 40 миллионов…
Дальше Клаус, уже не останавливаясь и забыв про пиво и обед, упоенно сыпал наименованиями изданных им книг, каталогов, хаотично перемешивая их с какими-то ничего не говорящими мне именами из сферы его бизнеса. Издательство свое он продал, однако продолжал возглавлять его до самой пенсии. Сегодня Клаус тоже не скучает. Помимо того, что он почетный профессор Санкт-Петербургской Академии наук, еще он такой же почетный профессор десятка университетов в разных странах мира. Он также член правления Института Гёте и ряда разных ассоциаций, в числе которых – «Против забвения – за демократию». У него было и даже сейчас есть так много должностей в разных организациях, что начинаешь путаться. Звания его лучше и не начинать перечислять, так их много. Он живет столь же быстро, как перемещается в пространстве, – и успевает больше других. А еще он любимый муж, отец и дед. Только любимым сыном ему уже не стать никогда. И эта легкая горечь неотделима от приятной сладости победы над собой и обстоятельствами. Победы Клауса, которая всё равно посвящена лишь одному человеку. Его отцу.
– О чем или о ком отец думал перед смертью?
– Не знаю, – Клаус пожал плечами, – наверное, о том, о ком думал и помнил всегда. И это, как вы поняли, был совсем не я…
* * *
В этой главе много внимания было уделено Альберту Шпееру, личному архитектору Гитлера, который в 1942 году возглавил военную промышленность Третьего рейха, так что, наверное, будет справедливо коротко рассказать и о его семье тоже. Коротко, потому что сам Шпеер рассказал о себе всё что мог. И в мемуарах, и в интервью, которые давал в огромном количестве.
По пути Альберта Шпеера пошли и все его дети: они писали книги, снимались в фильмах, давали интервью – так, словно они дети национального героя, как Бертольд фон Штауффенберг. Кстати, Бертольд-то сильно меня и удивил, заявив следующее: «Шпеер был самым худшим из всех. Самым хитрым. Самым подлым. Как его потомки вообще могут с этим жить?»
Нормально могут. К примеру, сын Шпеера, Альберт Шпеер – младший, – очень известный архитектор, который по сей день застраивает Берлин, участвовал в олимпийской стройке в Пекине, строил и продолжает строить свои здания по всему миру. Он намеренно пошел по стопам отца, но признается, что с годами его всё больше и больше утомляет постоянное сравнение с отцом. Шпеер-младший, отказываясь от интервью, пояснил, что тень отца победила его, но винить некого: ведь он сам принял условия игры и стал архитектором. Он добавил, что про родителя уже достаточно говорил и в последние годы просто больше не хочет этого делать.
Младшая сестра Альберта, Хильде Шрамм, которая не была слишком близка со своим отцом, стала активным политическим деятелем (еще она издатель и социолог). Главное направление ее деятельности – оказание помощи жертвам антисемитизма, которые пострадали от нацистского режима. Другие дети Альберта Шпеера (всего у него было шестеро детей) не столь публичны, однако нельзя сказать, что кто-то из них серьезно пострадал из-за фамилии в послевоенной и современной Германии, – более того, после издания мемуаров Альберта Шпеера многие почитали за честь пожать руку бывшему рейхсминистру, а детей его с удовольствием принимали на работу.
