За столом воцаряется молчание. Клод сосредоточенно изучает скатерть, Шанти сверлит взглядом содержимое своей тарелки, Сергей, не понимая перевода, скучающе изучает зал ресторана, а я пытаюсь найти точку, куда бы и мне лучше уставиться, но Ади перехватывает мой взгляд и почему-то кивает, а через несколько секунд приходит на помощь жене:
– Слушай, ты не доешь мою лазанью? Что-то не могу осилить.
– Давайте, что ли, снова за Победу? – осторожно предлагает Клод.
Утро нового дня, и мы с Сергеем снова измеряем шагами веранду Chimayo de Santa Fe. Наш улыбчивый американец-оператор возникает на крыльце с опозданием на десять минут. Стюарт извиняется и объясняет, что сегодня, к его удивлению, была перекрыта главная дорога в центр. Обычная отмазка любителей поспать, думаю я (к моему удивлению, то, что сказал Стюарт, позже подтвердит Ади) и, устало вздыхая, загружаюсь в машину американца, где нас ждет Борил Родаков, стройный тридцатилетний коллега Стюарта, болгарин по происхождению.
Я протягиваю Борилу руку для приветствия, а Стюарту еще и листок бумаги формата А4 с картой, заботливо нарисованной рукою Шанти и врученной мне перед самым расставанием со словами «без нее вы никогда меня не найдете». Над картой крупными буквами написано: «OUR LOСATION».
Чтобы добраться до госпожи Баннварт, нужно проехать двенадцать миль по Олд-Лас-Вегас-хайвей, а дальше уйти в один из извилистых поворотов и проехать несколько миль по бетонке: Шанти и Беттина живут за пределами столицы штата Нью-Мексико.
До Шанти мы добираемся с небольшим опозданием. Решено, что мы снимем с ней маленький эпизод возле ее дома, а после все вместе отправимся к Беттине и Ади, снимем там еще один общий эпизод с участием Шанти и отпустим ее на этот день, продолжив разговор с родственницей Геринга.
Дом Шанти поражает воображение. Во-первых, он стоит на холме в гордом одиночестве в ста метрах от бетонки – ни намека на забор, колючую проволоку, сигнализацию или даже волчий капкан. Сам дом Шанти – двухэтажный куличик из глины. И мне тут же вспоминается сказка «Три поросенка». Такой домик любой волк сдует при желании, а еще лучше – залезет внутрь.
У нас иное понимание и ощущение пространства, чем у американцев. Вот если вас поселить в глиняном домике за несколько километров от населенного пункта, магазинов и аптек, людей, наконец, без забора и дробовика под подушкой – вам комфортно будет? Да? Ну тогда прибавьте к этому, что домик Шанти не только из глины: две боковые стены – стеклянные: стоит вечером включить свет, и вуайеристы округи могут занимать места в партере.
Мне, к примеру, смешно смотреть, как она запирает на ключ стеклянную дверь, потому что войти в дом при желании сможет даже ребенок – тут не надо быть крутым взломщиком из голливудского боевика. И почему я думаю об этом? Потому что мы отличаемся от них, американцев, коренных или нет, всего лишь одним, что бы там ни болтали политики и социологи. Мы отличаемся друг от друга лишь забором. Но это – колоссальное отличие.
Александр Солженицын жил в Кавендише, штат Вермонт. Приехав туда, он отгородил свое имение, большой кусок леса, забором с колючей проволокой, оснастив его камерами наблюдения, – это было единственное частное владение во всем Вермонте c такой охраной. Когда Солженицын поселился там, то попросил местных жителей не беспокоить его; впрочем, и соседи не стремились с ним общаться – они понять не могли, на кой черт такие меры предосторожности и почему человек не может наслаждаться открытыми пространствами леса, радоваться и дышать полной грудью. Надо ли говорить, что к Солженицыну потихоньку проникались презрением и, в конце концов, он остался в памяти соседей как «тот самый странный русский с забором»?
Шанти Баннварт очень любит свой глиняный дом; он двухэтажный, с верандой, которая выходит во внутренний двор, на ее собственный искусственно созданный пруд – с самодельными разноцветными фигурками драконов, фонтанчиками, камушками и, конечно же, золотыми и красными рыбками, шныряющими в воде и размыкающими толстые губы в ожидании корма. Но самое интересное, что сразу за прудом – обрыв и фантастический вид на высокие холмы. Шанти вдохновенно поясняет: «Каждый вечер я выхожу любоваться на звезды – небо просто невероятное. Я тут живу больше двенадцати лет, с тех самых пор, как второй раз вышла замуж, за Клода. И мне тут нравится, потому что очень тихо. И дико».
Искренне завидую Шанти, что она не просто может видеть эту невероятную красоту каждый божий день, но и наслаждаться ею. Я бы сошла с ума тут, в ее доме, в первую же ночь (какие там звезды!) возвела бы баррикады, вооружившись до зубов и вздрагивая от каждого завывания койота. А потом отстроила бы огромный забор, пожертвовав холмами, скалами, деревьями и всем, что составляет этот открыточный пейзаж, во имя спокойного сна. И, конечно, провела бы сигнализацию и расставила капканы…
– Ой, я надеюсь, что кошку я заперла внутри. – Шанти в ужасе мечется возле дома. – Я беспокоюсь за нашу кошку Китти. У нас и гремучие змеи, и пумы, и койоты, и все они могут съесть кошку. Тут дикие места.
– Да уж, – говорю, – более дикого и обособленного местечка не встречала.
Шанти, обрывает свое заунывное «Китти-китти-китти» и добавляет:
– Беттина Геринг, к примеру, живет в намного более диком месте, чем это. И нам до нее ехать еще около десяти миль. Скажу честно, я была у нее раза два, но дорогу вообще не запомнила.
– А я думала, вы соседи…
– Ближайшие, – говорит Шанти и облегченно вздыхает: внутри дома она замечает белую вальяжную Китти. – Здесь «соседство» понимается не так, как у вас. К примеру, все, кто живет вокруг нас в радиусе сорок миль, считаются соседями. Ну а между нами с Беттиной всего-то десять. Многие годы я не знала, что Беттина тут живет. Когда пару лет назад я услышала, что родственница Германа Геринга живет на вершине Месы (а я ведь живу у Месы), я, признаться, даже немного перепугалась. Старалась избегать ее. Мы ведь обе немки по происхождению. И я не хотела знакомиться с ней и погружаться в то, от чего бежала, – погружаться в прошлое, в то, что натворили наши деды и отцы. И вдруг она, немка, да еще и Геринг, здесь, у меня под носом! В пустыне.
Эта пустыня дикая, не облагороженная. Я люблю эту землю. Посмотри – как дико и тихо. И даже, с Божьего благословения, иногда идет дождь. Мне очень нравится этот вид. Вот почему я тут дом построила – из-за этого вида. Построила из грязи. Или «долби», как тут это называют. Тут в Нью-Мексико почва глинистая. Да, в общем, и есть глина. Ты можешь хоть чайник слепить из нее. Ты можешь обжигать эту почву и использовать. Как делают годами коренные жители, индейцы. Беттина тоже построила дом своими руками. К ней, в тот самый дом, мы сейчас и собираемся.
Уже в машине Шанти никак не может остановиться:
– Беттина очень прямая, очень искренняя – кому-то может показаться, что она чересчур открыта, но это прекрасно, это ее натура. Она никогда не играет, не фальшивит, не хочет казаться лучше, чем есть на самом деле. Всем своим видом она говорит вам – или принимай меня такой, какая я есть, или проваливай к чертям!
