Беттина нежно скользит подушечками длинных пальцев по плечу Шанти, подбадривая ее. А та продолжает:
– Не углубляясь в подробности – свою книгу я вам подарю, – должна сказать вот что. Рассуждая на тему Третьего рейха, я, дочь нацистского инженера Ханса Ройсслера, получившего из рук Гитлера грамоту и Железный крест второй степени за заслуги перед отечеством (за какие именно – не знаю по сей день и боюсь даже предположить), среди прочих тысяч фраз написала такую: «Я одновременно и пострадавшая, и виновная». И вот на презентации книги ко мне подошла пожилая женщина и сказала: «Да как ты смеешь примазываться к жертвам!» Она, наверное, считает, что жертвы – это исключительно те, кого наши отцы ненавидели и оккупировали. Но нет, жертвы есть и среди тех, кого они, наши отцы, любили…
Беттина согласно кивает:
– Рейхсмаршал любил моего отца, своего старшего племянника Хайнца. У отца было плохое зрение, но, чтобы облагодетельствовать племянничка, Герман, разумеется, определил его в люфтваффе, которыми командовал сам. Но вместо блицкрига – многолетняя война. А потом еще пять лет советского плена. Вот чем обернулась для моего отца дядина любовь. Можно ли его, отца, в данном случае назвать жертвой?
– Наверное можно, – кивает Шанти, – но я продолжу свою мысль. Люди цепляются за слова, а не за смыслы. И в статье, которая вышла в газете, мы с Беттиной имели неосторожность кое-что ляпнуть.
– Ну я вот лично так и считаю. А не нравится – пусть не читают, – фыркает Беттина.
– Это она из-за индейцев, – шепчет Шанти, кивая на соседку.
– Да, из-за индейцев. Сравнение, мол, читателям не понравилось. Что Гитлер пришел к власти демократическим путем, что его именно избрали – точно так, как американцы избирают своих лидеров. Американцам претит сравнение с нацистами! Конечно, я не права, что так выразилась в ожидании гражданства США, поэтому постараюсь выражаться корректнее, иначе могу пролететь…
– И я то же самое сказала в интервью для статьи, – вторит Беттине подруга.
– Но ты уже гражданка США – это раз. А во-вторых, я же добавила кое-что про индейцев. Я сказала, что нацисты по отношению к Европе и России вели себя так же, как американцы вели себя по отношению к индейцам, уничтожая, порабощая, захватывая земли. И еще про Израиль…
Ади улыбается:
– Ну это ты хватила лишнего. Давай о приятном. Найди открытку.
– Она пришла по почте. – Беттина отрывается от стола и тянется к стоящей на окне белой глянцевой открытке с улыбающимся подсолнечником на обложке. – Она подписана от руки, и со стороны кажется, что текст напечатан на принтере, но на самом деле это написано рукой – большая работа. И вот что пишет отправитель: «Дорогая Беттина. Я просто хочу, чтобы ты знала, что для меня ты – героиня. Когда мы с тобой подружились в “Фейсбуке”, я посмотрела твою фотографию и узнала о твоем происхождении. Как же тяжело вам и вашей семье было жить с этим столько лет! Мне было интересно прочесть твою историю в газете “Нью-Мексикан”, написанную Томом Шарпом. Я думаю, что ты прекрасна, что ты очень храбрая и любящая. Я счастлива, что знакома с тобой! С любовью, Барбара».
– Уау! Здорово! – выдыхает Шанти, и ее глаза тут же наполняются слезами.
– Да уж! Эта Барбара, она твоя ровесница, Шанти, и работает медсестрой. Она ходит ко мне лечиться, так что мне вдвойне приятно, ведь она – моя клиентка, ко всему прочему. – Беттина вдруг задумывается, а потом говорит: – Но были и другие, не столь приятные отзывы. Понять не могу, почему эта статья зацепила стольких людей. А для себя я знаю одно: лучше быть потомками жертв, чем палачей. И не важно, виновен ты сам или нет, все ждут от тебя раскаяния за семью. И я даю им его. Виновным быть тяжелее. Но если признавать вину публично, то всё-таки немного легче…
Шанти вертит в руках открытку, которой так гордится Беттина:
– После публикации статьи в газете несколько человек уже пригласили меня выпить кофе со словами: «Знаете, а я тоже вырос в Третьем рейхе, и я хотел бы поговорить об этом с вами», – представляете?
– И меня приглашали на кофе, – перебивает ее Беттина, – раза три! Люди с улицы. Вчера утром я пошла в магазин. Там несколько женщин подошли ко мне – всем за семьдесят – и сказали, что читали материал и им понравилось. А потом подошел мужчина и сказал: «Мои родители были немцами, и они эмигрировали в США после войны. Никто в семье никогда не говорил по-немецки, это тщательно скрывалось». И я подумала, что мы с тобой, Шанти, всё-таки правильно поступили, что дали интервью для газеты.
– И тем не менее, – продолжает Шанти, – такое ощущение, что американцы не любят эту тему. Я живу в США уже двадцать семь лет. И не припомню, чтобы кто-нибудь, хоть один единственный человек задал мне вопрос: каково это было – взрослеть в нацистской Германии? Что вы все ощутили после Нюрнбергского процесса? Как вы узнали, что ваши отцы – палачи и садисты, как справились с этим?
Беттина встает из-за стола, потягивается, покрепче затягивает платок вокруг бедер и идет к раковине, возле которой стоит шуршащий золотой пакетик с китайским чаем:
– У меня есть приятель – кстати, ты, Шанти, его знаешь, я про Питера, местного сумасшедшего. Так вот, Питер постоянно подозревал свою мать-немку в том, что она была нацисткой. И так его это волновало, что только об этом и говорил: «Дай мне, Боже, сил вынести правду о матери». В общем, какая-то журналистка, писавшая статью про нацизм, знала мать Питера и откопала ее старые письма, и сын убедился, что его подозрения беспочвенны и мать не была нацисткой. Он, с одной стороны, был очень рад. А с другой, как мне кажется, разочарован. Ведь нацизм из разряда тех вещей, что притягательны даже спустя десятилетия.
– Как же ты права. – Шанти, чуть расслабившись, облокачивается на спинку стула и смотрит, в окно, за которым островки зеленых кустарников украшают унылую изнывающую от засухи почву. – Лично я со своим литературным агентом постоянно гадаю: чем на самом деле занимался мой отец?
– О да-а-а-а… – тянет Беттина. – Это действительно о-о-очень большой вопрос, который у меня возник после прочтения твоей книги. Так просто кресты не раздают. Тем более Гитлер…
Шанти улыбается:
– Так что я, в некотором смысле, как твой Питер, – страшусь любой конкретики об отце и в то же время желаю знать правду.
А теперь нажмем на кнопку «пауза», оставив наших словоохотливых подруг и притихшего Ади на втором этаже дома, застывшего во времени и пространстве выжженной полупустыни, а я, пользуясь минуткой, приведу тут несколько отзывов на статью, которая вышла в газете штата Нью-Мексико. В Интернете, где была опубликована сокращенная версия материала, люди оставляли свои отзывы, которые спустя две недели были затерты и которых теперь не найти. Я их, к счастью, успела сохранить. Так что у вас есть шанс узнать, как на самом деле были приняты откровения двух подруг жителями американского города Санта-Фе.
Bianca Sivan
«Ну что за тупая статья! Типичная чушь, характерная для местных газет Санта-Фе! Как сказал Марк Мендес, “все слишком нетерпеливы в своем желании укоренить ненависть”».
