Может ли ребенок в шесть лет осознавать, что люди, которые хотят убить его и его близких, – правы? Если да, то на чем основывается эта уверенность? Учитывая, что всё детство Никлас был изолирован от внешнего мира и провел за стенами замка Крессендорф, он мало знал о том, что происходит за воротами территории, охраняемой «добрыми эсэсовскими солдатами». Безусловно, он покидал замок. А один раз даже ездил с матерью за дешевыми покупками в еврейское гетто, кажется, в 1939-м или 1940 году – в пропахшем ее духами «мерседесе». Тощим детям, которых он видел из окон машины, он показывал язык, совершенно не понимая, чьи это дети и какая их ожидает участь, и теперь, много лет спустя, содрогается от ужаса, вспоминая об этом. Из чувства вины перед этими еврейскими детишками в своем рабочем кабинете в редакции журнала «Штерн» Никлас повесил фотографию: на ней мальчик-подросток из Вены, которого краской на стене родительского магазина заставляют написать слово Jude. Фотография эта провисела там двадцать лет. «Интересно, что никто из журналистов “Штерна”, никто из посетителей никогда не спросил, что это за снимок. Никто не спросил: “Господин Франк, что это за фото висит здесь у вас?“ Его не могли не видеть, но никто ни разу ничего спросил и не сказал».
Если Никлас в своей жизни лишь однажды был в еврейском гетто, то мать его, Бригитта, ездила туда часто: «Там за бесценок она скупила десятки меховых шуб, платков, платьев. Каждый раз после таких закупок всё это перевозилось в салон-вагоне моего отца. Я до сих пор помню этот вагон, прекрасно оборудованный для детей. Я очень любил поездки в салон-вагоне из Мюнхена в Краков. В нем всё было отделано красным деревом, и мне очень нравилось его роскошное убранство. Его цепляли к поездам. Железнодорожники прозвали его контрабандистским вагоном, это я позже узнал. Как и то, что моя мать постоянно перевозила в этом вагоне через границу продукты, ценности, всевозможные товары. Из Польши в Баварию. Поскольку вагон принадлежал генерал-губернатору, его не проверяли. Каких только вещей не перевозили в нем! Когда отца арестовали, у него в рабочем кабинете висел Леонардо да Винчи, “Дама с горностаем”, две картины Рембрандта, одна Рафаэля, причем это были известнейшие произведения искусства, которые он присвоил».
Разумеется, на трибунале в Нюрнберге Ганс Франк объяснил это тем, что пытался сберечь бесценные произведения от коммунистов, а уж кто настоящий «коллекционер искусств», так это рейхсмаршал Герман Геринг, который, по мнению Франка, и способствовал обрушению рейха, похищал и присваивал произведения искусства, вместо того чтобы заниматься люфтваффе.
Но вернемся снова к Никласу – как и откуда он мог знать, что творится в Польше, вокруг их замка? Думаю, что дело было не в обстановке, царившей в генерал-губернаторстве его отца. Совсем не в ней.
«Для меня времена Третьего рейха были самыми счастливыми годами моей жизни. Мы жили как будто в волшебном королевстве. Все, кто приходил к нам в гости, приносили игрушки в подарок. У нас было всё, что только могут пожелать дети. Нас баловали тетушки по материнской линии. Саму мать мы почти не видели. Нас возили на лучших по тем временам автомобилях, а что может быть интереснее для мальчишек. Нас прекрасно кормили. Мы дружили с эсэсовскими солдатами, которые охраняли замок Крессендорф, они были очень милы к детям, тем более это были немецкие дети, дети арийцев, дети генерал-губернатора».
Это – реальные воспоминания Никласа Франка, в чистом виде. Дальше пойдут его комментарии. То, что можно назвать воспоминаниями в «поздней редакции»:
«В Третьем рейхе мы жили счастливо. Но была и другая сторона. Особенно она отразилась на моем старшем брате Михаэле, который был старше меня на два года. Мы с ним были очень близки. Каждую игрушку мы сразу же ломали, ссылаясь на то, что нам нужно узнать, что же там внутри. Ломали все игрушки. Я думаю, что это была некая психологическая защита против той страшной атмосферы, которая царила в генерал-губернаторстве. Потому что все знали, что мы грабим эту страну, мы жестоко расправляемся с ее жителями. Мы ведем роскошную жизнь. Но всё это неправильно, всё это преступно. Эта атмосфера оказывала психологическое давление и на детей».
Что за атмосфера? Где? Очевидно, атмосферу, царившую дома, взрослый Никлас подменяет атмосферой, царившей в генерал-губернаторстве, о которой он мог тогда знать очень и очень мало. А может, даже ничего. Но что он бесспорно и безусловно мог ощутить в полной мере, так это отсутствие внимания со стороны родителей друг к другу и к собственным детям.
«Отец никогда с нами не играл. Это и понятно, у него было очень много работы, обязанностей, как, впрочем, и у всех, кто стоит у власти, у политиков. Да он и неохотно бывал дома, потому что отношения с женой были не очень хорошие».
Отношения в семье генерал-губернатора Польши Ганса Франка были далеки от идеальных. Нелюбимая «старая» жена, равнодушная к мужу, но не равнодушная к роскоши, с одной стороны. С другой – понимающая любовница, которую Франк в свое время бросил ради Бригитты, но сошелся с ней снова. С третьей стороны – Гитлер, категорически запретивший ему развод и навязавший Бригитте, которая как могла развлекалась на стороне.
Теперь давайте разберемся с тем, почему Никлас и его брат Михаэль ломали игрушки. Была ли это психологическая защита против мрачной атмосферы, царившей в Польше, или всё-таки для детей в возрасте от двух до пяти лет ломать игрушки – вполне нормально? Современные психологи объясняют этот факт по-разному, но сходятся на том, что, во-первых, это объясняется детским любопытством. Во-вторых, может свидетельствовать о недостатке родительского внимания. В-третьих, это один из способов выплеснуть внутреннюю агрессию. Считается, что так делают дети, на которых нередко выплескивают свои негативные эмоции родители, и, копируя манеру родителей, ребенок кричит на свои игрушки, ругает их, ломает и разбивает.
Но дело не только в этом. Напряженная обстановка внутри семьи всесильного Ганса Франка, кажется, лишь закрепила в маленьком Никласе эдипов комплекс – испытывая, предположительно, сексуальное влечение к своей матери, он одновременно испытывал враждебные и ревностные побуждения по отношению к отцу. И часто мать, сама не слишком понимая это, давала Никласу всё больше скрытых мотивов, которые легко обрабатывало его подсознание, оборачивая в пользу внутреннего Эдипа.
«Крессендорф. Когда я был там ребенком, меня поразила одна история. Один раз мы приехали с матерью с прогулки в большом “мерседесе” и остановились перед лестницей. Мать вышла из машины, взяла меня за руку, а отец стоял наверху, словно Людовик XIV, и даже не подумал спуститься к ней. По тому, как мать сжала мою руку, я понял, насколько она возмущена своим невежей мужем, который стоял и высокомерно ждал, когда она к нему поднимется. Мне этот эпизод запомнился навсегда. По тому, как мать сжимала мою руку, становилось очевидным, что этот брак ненастоящий».
Впрочем, отец в доме был главным авторитетом. И, скрывая свои инцестуозные побуждения по отношению к матери и убоявшись наказания отца, Никлас, как и положено в таких случаях, начал идентифицировать себя с отцом. Дедушка Фрейд был бы за Никласа горд. Всё шло по классической схеме.
