– Мне казалось, – осторожно начала я, – внуки были очень малы.
– Да, то были не мои дети, мои тогда еще не родились, – вздохнул Рихард, – они появились на свет только после смерти отца. Так что никакой привязанности к деду у них нет…
– Может, продолжим разговор про фамилию? У вас столько писателей в роду! Кто бы мог подумать!
Последние фразы были сказаны не без иронии, которую слух моего собеседника, к счастью, не уловил.
Фон Ширах, ерзая на стуле, решил занять свои пухлые руки чашкой кофе, которую только что принесли. Он сделал большой глоток, поставил чашку на блюдце и заговорил:
– Сегодня вы всё меряете тем, раскручена фамилия или нет. Но такие фамилии, как моя, – они особенные. Для многих они связаны с войной, кровью, страданиями. Меня раньше постоянно спрашивали, как живется с такой фамилией и почему я ее не сменил. Должен сказать, что фамилия была последним, что меня связывало с прошлым, с тем, что у нас было. Ведь мы всё потеряли. Гитлер и моя семья – они долго были единым целым. А потом – бах! – и после войны всех разметало по Германии. Дедушка с бабушкой по отцовской линии оставались в русской оккупационной зоне – в Веймаре. Дедушка, Карл Бейли фон Ширах, там и умер, я так с ним и не увиделся. Отец – в тюрьме. Мать – на допросах. Дед – тоже. Семья распалась на фрагменты, мелкие осколки, была практически уничтожена. Собственно, я так и не знал семейной жизни. Я рос в государственных интернатах и видел себя эдаким Оливером Твистом, провел несколько лет в детдоме. Было потеряно всё, не было ничего, с чем можно было бы идентифицировать себя – даже собственного жилья не было, домашнего очага. И отказ от фамилии, от последнего, что связывает тебя с прошлым, просто был невозможен. Фамилия прирастает к тебе. И это уже вопрос характера, личности, как ты будешь с ней жить. Но я не слишком задумывался над этим вопросом. Я помню, что и в школе у меня не было практически никаких проблем из-за фамилии. Мне кое-кто из учителей сочувствовал. Я даже был выбран школьным спикером, у меня со всеми были отличные отношения. По крайней мере я никогда не страдал от того, что у меня такая фамилия. Я не знаю, что происходило, что говорилось за моей спиной. Но сегодня можно сказать, что всё это прошло, что это принадлежит истории, и я не могу представить, чего бы я добился сменой фамилии.
– Но вы же сами сказали, что она ассоциируется с войной, кровью…
Взгляд Шираха забегал по людям за столиками кафе и остановился, наконец, на мне:
– Я сказал – у многих. Не у меня. Фамилия эта существует уже почти семьсот лет, я могу пойти в любую библиотеку и взять книги, написанные моими предками сотни лет назад. Это тоже своего рода традиция, которую не может прервать единичный случай карьеры в Третьем рейхе.
– Ну предположим, – сказала я с сомнением. – А правда ли, что дети и внуки тех нацистов, что были в близком окружении Гитлера, мало того, что сохраняют фамилии, но и тесно общаются?
Рихард вскинул брови.
– Это кто вам такое сказал?
– Это мое предположение.
– А-а-а, – протянул он с едва заметным облегчением, – на самом деле, я подумал, что вы слышали что-то о моем брате Клаусе. Мюнхен слухами полнится. Одно время, лет сорок— пятьдесят назад, он дружил с Эддой Геринг, дочерью рейхсмаршала.
– И что он рассказывал о ней?
– Да ничего особенного, говорил, что она живет скромно, одиноко, в своей квартирке далеко от центра. Что у нее в гостиной висит портрет отца во всем маршальском облачении. С крестом. – Рихард поднес пухлую руку к шее, показывая место, где висел крест у Геринга. – Но всё это тлен. Это глубоко несчастная женщина, которая нуждалась в помощи, поддержке, в том числе и финансовой. Но Клаус сказал, что с годами ее характер только ухудшился – не знаю, общаются ли они теперь вообще. Что касается контактов с детьми других высокопоставленных нацистов, то нельзя сказать, будто эти дети образуют некую сообщество и поддерживают тесные связи, – это абсурд. Всё наоборот. Я бы сказал, что мы скорее сторонимся друг друга. Несколько лет назад я, к примеру, совершенно случайно познакомился с одной родственницей Гиммлера, которая написала книгу о братьях Гиммлерах, о Генрихе и его брате. С ней мы встретились на каком-то конгрессе, где положено жать друг другу руки. Ну я пожал. И что? У меня не было ни желания, ни потребности знакомиться ближе. Есть те, кому я вообще никогда не подал бы руки, – омерзительные люди вроде Никласа Франка, сына генерал-губернатора Польши. Это патология – так воевать против своего покойного отца. Такие люди мне не интересны. Меня больше интересуют историки, с которыми можно говорить о конкретных обстоятельствах, обо всем том, что выходит за рамки «преступления и наказания» и представляет собой исследование фактов, – не с целью вынесения оценок или приговоров, а исключительно ради выяснения истины. Вот что является для меня главным мотивом.
…Поэт, мечтатель, романтик и одновременно с этим четкий партийный функционер Бальдур фон Ширах дал второе дыхание маленькой затухающей организации гитлерюгенд. Вопреки распространенной ошибке, нужно отметить, что Бальдур не был основателем гитлерюгенда, но быстро избавился от «лишних» элементов, включая вождя организации Курта Грубера, который к 1930 году привлек в нее 35 тысяч человек. Дело было так: в 1931 году гитлерюгенд перешел под контроль СА – для Бальдура фон Шираха, который лично знал главу штурмовиков Эрнста Рема и имел с ним добрые отношения, это была отличная возможность занять пост главы молодежной организации: Ширах сделал всё, чтобы дискредитировать Грубера, который возглавлял гитлерюгенд. Гитлер изумился, зачем Бальдуру это «тухлое» место. Но Ширах твердо стоял на своем: он создаст самую крупную молодежную организацию – и точка. Тридцатого октября 1931 года Гитлер назначил фон Шираха рейхсюгендфюрером нацистской партии и отдал ему в подчинение гитлерюгенд. И не прогадал.
Известно, что в гитлерюгенде большой упор делался на физическую подготовку, и тут новоиспеченный ее глава, которому на тот момент было двадцать четыре года, мог мало чем похвастаться – и тем более послужить кому-то примером: фон Ширах был слишком тучным и неповоротливым: это хорошо видно в фильме Лени Рифеншталь «Победа веры», предварившем появлением «Триумфа воли». Судя по всему, режиссер намеренно оставила в фильме фрагмент, как Ширах, стоя с Гитлером на трибуне (фюрер выступал перед стадионом, заполненным молодежью), сносит своей крупногабаритной попой фуражку фюрера, которую тот положил на край кафедры. За это Гитлер – что тоже можно увидеть на пленке – бросает на своего протеже испепеляющий взгляд.
Бальдур «был скорее эстет, чем аскет, и предпочитал роскошный гостиничный номер, а не лагерную палатку и горшок с гороховой похлебкой. Упорно ходили слухи о его якобы гомосексуальных наклонностях и шикарно обставленной спальне в белых тонах»
43. Уж не знаю насчет его наклонностей и спальни в белых тонах, но, окрыленный Гитлером, отец Рихарда даже с фотографий взирал на современный мир как-то отстраненно, прожигая бумагу светом своих глаз.
