– Нет, может, когда-то очень давно. Я ничего не помню. Знаю, что Вольф-Рюдигер давно умер. Лет семь-восемь назад, кажется. И все знали, что именно его доконало. Он же всю свою жизнь посвятил вызволению отца из тюрьмы Шпандау. – Фон Ширах вдруг замолчал, тяжело вздохнул и снова продолжил: – Мне кажется, он был подвинут на своем отце. И, как и все мы, ничего толком про него не знал. Вольф писал письма во все страны, политикам, просто влиятельным людям, говорил им, что отца надо выпустить. Что это издевательство – держать огромную тюрьму ради одного узника…
Я должна напомнить, что Бальдур фон Ширах и Альберт Шпеер были последними осужденными нацистскими преступниками, которые, отсидев весь срок в Шпандау, покинули ее пределы. В день, когда их отпустили, Рудольф Гесс остался единственным узником громадной тюрьмы: он получил пожизненное заключение и провел в Шпандау еще 21 год – до самой своей смерти.
«Сегодня, в последний день, Гесс и Ширах до самого вечера вместе гуляли в саду. Гесс явно передавал сообщения для своей семьи… Когда я выразил сомнения, что Ширах передаст сообщения его семье, Гесс взорвался. Он в ярости накинулся на меня:
– Как вы можете подозревать нашего товарища Шираха в таких вещах!..
Позже я узнал от Вольфа-Рюдигера Гесса, что в последующие годы Ширах ни разу не навестил фрау Гесс и ни разу не связался с сыном Гесса»
45.
Рихард фон Ширах продолжал:
– Сын Гесса, Вольф, даже организацию создал – что-то типа «Общества освобождения Рудольфа Гесса», которую, кажется, потом признали экстремистской. Но больше я ничего не знаю, кроме того, что у сына Гесса – трагическая судьба. Он умер, кажется, от инфаркта – по крайней мере, я прочитал где-то в Интернете.
– Вам не жаль его? – спросила я.
Фон Ширах пожал плечами:
– Это было его право – хлопотать за отца, посвятить себя ему.
– Но отец его умер аж в 1987-м!
Ширах подавил глубокий вздох и уныло посмотрел на свою опустевшую чашку кофе:
– Ну да. А сын, вместо того чтобы успокоиться и уже заняться своей семьей – у него двое или трое детей, – затеял суд с Великобританией! Невообразимо! Он обвинял страну, точнее, ее спецслужбы, что они убили его отца.
Я посетовала:
– Не успела с ним встретиться, к сожалению, но, как я понимаю, он был странным человеком. Он утверждал, будто не было газовых камер, а узники концлагерей работали за зарплату, так что жаловаться им не на что. Никто почти не погиб: трупы на хронике – это советская пропаганда, а Гитлер был прекрасным управляющим.
– Омерзительно. – Рихарда передернуло. – Хорошо, что я не стал его другом.
– А был шанс? – вцепилась я в собеседника, желающего уйти от этой темы и демонстративно отводящего глаза в сторону. Фон Ширах нехотя проскрипел в такт стулу:
– Шанс, наверное, был. Но мы же объединяемся по принципу интереса друг к другу, а не из желания воссоздать скамью подсудимых – мол, вот фон Ширах, вот его товарищ Гесс, а вот Риббентроп или Франк. – Тут Рихард брезгливо поморщился. – Мы не хотим этого. Наши родители и при жизни никогда не были дружны, всё, что их объединяло, – это Гитлер, а потом – Нюрнбергский процесс. Ничего общего у этих людей не было.
– Забавно, – улыбнулась я.
Рихард насторожился.
– А что тут забавного?
– Я вдруг подумала, что дети героев – к примеру, сын Эрвина Роммеля и сын фон Штауффенберга, – находятся в приятельских отношениях и очень нежно друг о друге отзываются.
Ширах звякнул о блюдце опустевшей чашкой из-под кофе, которую он до этого перевернул дном к верху, чтобы последняя капля упала ему на язык:
– Это личное. Вряд ли дело в их отцах.
– Кстати, Рихард, а вы знаете, что прах Рудольфа Гесса перезахоронили? Совсем недавно.
– Конечно, – кивнул тот, – только не перезахоронили, а эксгумировали останки, чтобы не было этих диких сборищ неонацистов, которые сотрясали весь Вунзидель. Это ужасно!
– А где могила вашего отца? – поинтересовалась я. Рихард изменился в лице. Он сказал:
– В Крефе. На реке Мозель.
– Вы бываете там?
– Думаю, там есть кому за ней приглядеть. Я хочу заказать воды, – прохрипел Ширах.
– А правда ли, что на могильном камне надпись, которую хотел ваш отец?
Ширах отвернулся и сказал, глядя куда-то в сторону:
– Я не знаю, какую он хотел надпись.
– Хорошо. А какая есть?
Рихард вздохнул, давая понять, что эта тема ему скучна, и выплюнул через губу:
– «Я был одним из вас».
– И?
– Что?
– Он, думаете, был одним из них?
– Да я вообще не знаю, кому это адресовано, – покраснел Рихард, – наверное, немецкому народу.
– Мог бы просто попросить выгравировать сверху Dem Deutschen Volke
46, как на Рейхстаге.
Ширах встал из-за стола и в негодовании двинулся в сторону, где болтали две официантки, бросив: «Я очень хочу газировку – во рту пересохло».
Рихард, тяжело дыша, вернулся к столику. Я напомнила фон Шираху, что мы остановились на том, что в гости к его отцу, тогда подростку, прямо в родительский дом, приехали Гитлер и Гесс. Эта тема была моему собеседнику много приятнее предыдущей про могилы. И Ширах, выпятив грудь колесом, защебетал:
– Гитлер нанес визит отцу, пришел с букетом цветов. Во время этой встречи он спросил отца о его планах на будущее. Отец сказал, что хочет учиться, но не знает еще где. Тогда Гитлер посоветовал ему приехать в Мюнхен, где и создавалась его партия. Отец так и поступил. Там он познакомился с мамой, причем произошло это благодаря собаке, которую поймал отец. Маме было тогда семнадцать-восемнадцать лет, эта собака убежала от нее. Так они встретились в первый раз.
«Я знал ее с шестнадцати лет. Это была настоящая любовь. Сначала я встретился с ней, а потом с ее отцом, который познакомил нас формально. Профессор Гоффман был поражен, когда я попросил руки его дочери. Думаю, он не знал, что я влюблен в нее… В тот же год, до моей свадьбы, я стал самым молодым членом рейхстага»
Это нельзя назвать ложью – скорее, семейной легендой. Альберт Шпеер назвал этот брак «династическим», не скрывая, что все знали истинные его причин: «В их браке ее отчасти интересовала его власть, а его отчасти интересовали ее деньги»
48. На самом деле Бальдура деньги интересовали лишь во вторую очередь – он и сам был не из бедной семьи. Близость к Гитлеру – это было определяющим фактором. Фон Ширах, как ни пытался преподнести, что не догадывался, будто бы перед ним дочь близкого друга Гитлера, ради которого он приехал в Мюнхен, всё окружение будущего фюрера знало, почему Бальдур выбрал Хенни. Слово их сыну – нашему герою Рихарду:
