– Я не могу утверждать, что хорошо знаком с западной частью острова лично, – ответил Джек, – но у меня есть два капитана, которые отменно знают эти места. Давайте выслушаем их.
Поскольку полковник Китинг чрезвычайно желал успокоить свою совесть, хватило бы и куда меньшего, чем страстные уверения Корбетта, что высадиться на западной стороне острова, севернее Сен-Поля, когда ветер дует с юго-востока, как это и бывает триста дней в году, проще пареной репы. А уж когда Клонферт заявил, что и при западных ветрах он берется высадить тысячу человек в укрытой бухте, проходы в рифах к которой знает его черный лоцман... Однако, хорошее настроение полковника поубавилось, когда капитаны насмерть разругались по поводу наилучшего места высадки. Клонферт утверждал, что бухта Сен-Жиль – очевиднейший выбор, а Корбетт в ответ высказался, что только конченый болван выберет что-то кроме Пойн де Галетс. И добавил, в ответ на возражения Клонферта, что это всего семь миль от Сен-Поля, и что он представляет мнение настоящего пост-капитана, отлично изучившего эти воды от и до, будучи здешним стационером от прошлой войны до нынешней, и, несомненно, более весомое, чем мнение молодого коммэндера. Полковник молчал с отсутствующим видом, в то время, как капитаны пререкались, все более переходя на личности, пока коммодор сурово не призвал их к порядку.
Чуть позже восхищение Китинга его морскими компаньонами снова снизилось, когда лорд Клонферт внезапно с извинениями выскочил из палатки, не дожидаясь конца обеда, настолько же же бледный, насколько он был красен перед его началом. Краснота же была следствием сказанного коммодором в месте, которое в строящемся форте можно было условно посчитать уединенным:
– Лорд Клонферт, я чрезвычайно огорчен, что подобное проявление дурных манер имело место. Особенно, что оно имело место в присутствии поковника Китинга. Вы забыли о должном уважении к старшим по званию, сэр. Это не должно больше повториться.
– Боже, Стивен, – воскликнул Джек, входя на кормовую галерею, где доктор Мэтьюрин тоскливо пялился на недалекую и такую желанную землю, – отличный парень этот Китинг! Прямо можно подумать, что он – моряк. «Когда вы хотите, чтоб мои люди были на борту?» – спросил он. «Шесть часов будет нормально?» – спросил я. «Отлично, сэр», – сказал он, повернулся к майору О'Нилу и приказал: «Свернуть лагерь!» И палатки исчезли! И больше никаких слов, только просьба не кормить его индусов соленой говядиной, а магометан – соленой свининой. Вот такие армейцы мне нравятся! Через три часа будем в море. «Нереида» готовится принять их. Ты недоволен, Стивен?
– О, так доволен, просто слов нет! Я так понимаю, Джек, что на берег мне не сойти, что мы летим от этого места, как летели от рожающей самки кита у мыса Агалас? Я просил лодку у мистера Ллойда, лишь маленькую лодку, а он ответил, что слишком дорожит своей шкурой, чтоб отпустить меня без твоего приказа. И добавил с мерзкой ухмылкой, что коммодор, как он считает, хочет поднять якоря еще до отлива. Ты уверен, что это неоценимое благо для всех, разрешить им чуть-чуть побегать не далее пляжа?
– Благослови тебя Бог, Стивен! Конечно, ты получишь лодку и можешь тащить всех жуков, которых успеешь собрать за два с половиной часа. Два с половиной часа, запомни хорошенько, ни минутой больше! И я пошлю с тобой Бондена.
Стивен уже почти закончил свой трудный спуск по трапу, и его нога искала опору в лодке, когда к ее борту подошел ял с «Оттера» и мичман спросил:
– Доктор Мэтьюрин, сэр?
Стивен вывернул шею и бросил на молодого человека укоризненный взгляд: всю его жизнь на берегу постоянно портили подобные нежеланные визитеры. Бесчисленное множество концертов, пьес, опер, обедов, манящих удовольствиями было нарушено, благодаря дуракам и идиотам, у которых в самый неподходящий момент ломались ноги, начинались припадки или приступы каталепсии.
– Обратитесь к моему помощнику, мистеру Кэролу, – ответил он.
– Доктор Мак-Адам передает свое особое почтение доктору Мэтьюрину, – начал мичман, – и был бы чрезвычайно благодарен за его немедленный совет.
– Ад и смерть! – воскликнул Стивен. Он забрался по трапу наверх, бросил в свою сумку медицинские инструменты и снова спустился вниз, держа сумку в зубах.
Взволнованный, трезвый как стеклышко Мак-Адам ждал его на борту «Оттера».
– Вы хотели видеть этот случай в его кризисном проявлении, доктор, прошу, пройдемте вниз, – сказал он громко, и тихо:
– Ох уж и кризис, черт меня побери со всеми потрохами. Мне будет легче, если вы будете рядом для консультаций, коллега. Я разрываюсь, по меньшей мере, натрое.
Он провел Стивена в капитанскую каюту, где на софе лежал лорд Клонферт, сложившись вдвое от боли. Он попытался хоть как-то овладеть собой, чтоб приветствовать Стивена и поблагодарить за приход:
– Так великодушно – чрезвычайно обязан – чрезвычайно опечален, что приходится принимать в таких условиях, – но сильные колики не дали ему продолжать.
Стивен тщательно осмотрел его, задавая вопросы, осмотрел вновь и доктора вышли. Внимательные слушатели, прижав ухо к двери, вряд ли что-нибудь поняли бы из их латыни, но по тону было ясно, что доктор Мэтьюрин ничего не имеет против версии Мак-Адама «заворот кишок» и лечения бальзамом Лукателлуса, но что он сам склоняется к спазму подвздошной кишки и может сообщить, что экстракт морозника в лошадиных дозах и сорок капель настойки опия плюс шестьдесят капель вина с мышьяком в сопровождении bolus armenus для временного облегчения дали неплохие результаты в похожем случае (хотя при менее сильных коликах), когда корабельный казначей, очень здоровый казначей, пребывал в ужасе перед ревизией в конце кампании. Но этот случай, несомненно, особенно трудный и интересный и требует длительных консультаций. Доктор Мэтьюрин рад был бы послать за медикаментами, которые он упоминал, и когда клизма окажет свое благотворное действие, доктор Мак-Адам мог бы прогуляться по острову и обсудить все нюансы, ибо доктор Мэтьюрин всегда считал, что на ходу лучше думается.
Слушатели испарились с приходом и уходом посыльного, и, хотя они не могли ничего сказать по поводу назначенных лекарств, через некоторое время стоны из каюты прекратились. Однако услышанная фраза «... замечательно бы в случае отрицательного результата провести вскрытие...» стоила доктору Мэтьюрину нескольких весьма недобрых взглядов, когда оба медика направились к борту – на «Оттере» любили своего капитана.
Вверх и вниз прогуливались они среди торопящихся к погрузке солдат, а затем по черепашьему парку, где печальный француз-смотритель стоял по бедра в своих подопечных, и дальше вглубь острова, пока грохот разбивающихся о риф валов не превратился в непрерывный негромкий гул. Стивен успел увидеть: летящих попугаев, которых он не смог определить, нескольких турачей, баньян, чьи корни образовывали темные арки, служившие укрытиями для полчищ крыланов размером со среднего голубя, и несколько многообещающих пещер. Однако разум его также продолжал следовать за пространными рассуждениями Мак-Адама о хабитусе их пациента, его диете и состоянии его разума. Стивен с готовностью согласился с коллегой, отвергающим физические причины болезни.
