– Я так понял, вы не собираетесь сами уйти на «Нереиде», чтоб привести подкрепление?
– Нет, конечно. Пим приказал мне держать этот форт, и я буду держать его до последнего. До последнего, – повторил он, гордо откидывая голову. Со следующими словами выражение его резко изменилось:
– Видели этих собак? – крикнул он. – «Виктор» спустил флаг передо мной, а потом поднял вновь и ускользнул, как подонок, как презренный пресмыкающийся проклятый подонок! Я пошлю парламентера требовать его сдачи. Смотрите, вон он!
Корвет притулился между двумя тяжелыми фрегатами, с форта было видно, как экипаж деловито устраняет повреждения от огня «Нереиды», на флагштоке судна развивался французский флаг.
– А они довольно близко, – заметил Клонферт. Он повернулся к артиллерийскому офицеру, осунувшемуся и угнетенному потерей лучшего шанса во всей своей карьере (ибо в бою он оказался отделенным от своих солдат), и спросил:
– Капитан Ньюхэм, медная мортира добьет до них, как вы думаете?
– Я попробую, милорд, – ответил Ньюхэм. Капитан лично зарядил мортиру тринадцатидюймовой бомбой, долго и тщательно наводил, поджег фитиль и выстрелил. Бомба высоко поднялась в прозрачном воздухе быстро уменьшающимся черным мячиком, а затем упала и разорвалась точно за «Беллоной». Поднялся радостный крик, французы вытравили якоря и отошли дальше, за пределы досягаемости. Последняя бомба, выпущенная на максимальном угле подъема, дала недолет – и это был последний выстрел уходящего дня.
Оставшиеся часы светлого времени ушли на приготовления, что должны были быть сделаны еще вчера, и следующим утром Иль Де Ла Пасс был готов утопить любое судно, что попытается сунуться в проход. На «Нереиде», стоящей со скрещенными брам-реями, восстановили бизань-гик, поврежденную фок-мачту укрепили накладкой, и с фрегата отправилась шлюпка с требованием сдать корвет.
– Дай Боже, чтоб Веббер нашел «Сириус», – повторял Клонферт, с надеждой озирая море. Но день прошел, а ни одного паруса не показалось из-за мыса. Ночь прошла также, было спущено охранение на шлюпках, ибо перед рассветом задул опасный береговой бриз, опасный тем, что мог принести мощные вражеские корабли и стаи шлюпок через лагуну в темноте, но французы не стронулись с места, а на рассвете ожил обычный юго-восточный пассат, приковав вражеские суда к их якорной стоянке. Так прошли два дня, без всяких инцидентов, если не считать отказ французского коммодора сдать «Виктор». Солдаты чистили оружие, артиллеристы упражнялись при орудиях, оружейник наполнял заряды и подсчитывал припасы.
Клонферт пребывал все в том же радостном возбуждении, которое еще подскочило, когда на третий день, когда обнаружилось, что французские корабли отходят к самой дальней оконечности бухты, к самым мелям, под защиту батарей Порт Зюд-Эст, и швартуются неровной линией у кромки подводного рифа. Это, как утверждал Клонферт, может означать, что Веббер нашел-таки «Сириус». Значит, часть блокадных сил ушла от Порт-Луи, а губернатор Декэн, опасаясь атаки на «Минерву» и «Беллону», непременно послал гонца сушей в Порт Зюд-Эст. Клонферт оказался прав, несколько часов спустя «Сириус» собственной персоной обогнул мыс под всеми парусами.
– Смотреть в оба за сигналами! – приказал Клонферт, когда корабли обменялись позывными. Подготовленные флаги взвились на мачту, а Клонферт вдруг расхохотался.
– Что они означают? – спросил Стивен.
– «Готов к бою, враг уступает в силах», – отозвался Клонферт. Взгляд его был полубезумным.
– Поживей с книгами, Бриггс! Что они сигналят?
Сигнальщик что-то тихо пробормотал, и вахтенный гардемарин доложил:
– «Пришлите штурмана „Нереиды”», милорд.
– Гичку – на воду, – крикнул Клонферт. – Мистер Саттерли, обернитесь так быстро, как только сможете.
«Сириус» вошел в устье прохода, последний сигнал «Нереиде», до того, как фрегат двинулся по каналу, приказывал сняться с якоря. Форт «Сириус» проскочил почти столь же быстро, как «Беллона», и, когда он, все еще под марселями, скользил мимо «Нереиды», Пим, перегнувшись через релинг, приказал Клонферту следовать за ним. Дальше, по длинному, извилистому каналу, корабли двинулись более осторожно, но «Сириус» так и не убрал марселя, хотя дневной свет уже угасал. На «Нереиде» черный лоцман отдавал указания рулевому, ведя ее под одними стакселями. При этом он бормотал себе под нос, что после банки Подкова их курс приведет их в воды внутренней гавани, которые он знает плохо (эти воды приходилось избегать ранее, так как они простреливались пушками Порт Зюд-Эст).
Прошли банку Крачка, под частые броски лота, прошли Три Брата с четырехрумбовым поворотом на левый борт, крики лотового доносились четко, быстрые и разборчивые: «...десять, десять с половиной, одиннадцать, одиннадцать, пятнадцать...». Хорошая глубина, чистый проход, можно сказать. Но с последним криком «Сириус» тяжело налетел на оконечность банки, его протащило еще вперед, пока он плотно не засел на наслоениях кораллов.
Но, по крайней мере, хоть фрегат и вылетел на мель, он выбрал для этого хорошее место. Береговые батареи не доставали сюда, а ветер с моря, словно булавка бабочек, пришпилил французские суда к их стоянкам. «Сириус» и «Нереида», никем не беспокоемые (солнце уже скрылось за островом), завели шпринты, пытаясь верпом стянуть фрегат с мели. Но тот не сошел, ни с первой попытки, ни за первый час отчаянных усилий, а, тем временем, начался отлив. Но завтрашний прилив обещал быть выше, и оставлась надежда, что к восьми часам фрегат будет на плаву, а пока делать было нечего, кроме как обезопасить себя от возможного нападения французских шлюпок.
– Ну, и что вы скажете об нынешнем состоянии сильной экзальтации у нашего пациента? – спросил Стивен Мак-Адама. – В нынешнем нашем положении, не выходит ли оно за пределы разумного поведения? Вы не находите его нездоровым?
– Я в растерянности, – признался Мак-Адам. – Я еще никогда не видел его таким. Возможно, он знает, что делает, но тогда он, похоже, утрет нос вашему другу, черт побери. Вы видели когда-нибудь человека, который выглядел бы лучше?
Начался рассвет, французы остались недвижными. Ни шуршания пемзы, ни одного шлепка швабры не слышалось ни с «Сириуса», ни с «Нереиды», чьи палубы оставались завалены канатами, перлинями, блоками и прочими инструментами боцманского исскуства. Прилив рос, кабестан шел все медленнее и медленнее, вот уже канаты натянулись до предела, все, кто смог втиснуться у вымбовок, налегли с новой силой, и фрегат со скрежетом сошел на глубокую воду. «Сириус» бросил якорь за «Нереидой», и плотники с подручными облепили его нос, изрезанный осртыми шершавыми кораллами. Боцманские дудки призвали измученную команду на поздний завтрак, а затем матросы начали приводить свою захламленную палубу в хоть какое-то подобие готовности к бою, когда у входа в бухту были замечены «Ифигения» и «Мэджисьен».
Клонферт отправил своего штурмана провести прибывшие корабли по каналу, ибо мистер Саттерли, хотя и встрепанный и пристыженный, теперь точно знал проход до хотя бы этой точки назубок. Но осторожность его возросла до такой степени, что лишь после обеда новые якоря упали в воды бухты, а капитаны поднялись на борт «Сириуса», дабы выслушать от Пима план атаки. Он был прост и ясен: «Нереида», ведомая своим черным лоцманом, идет первой и становится между «Виктором» и «Беллоной», на северном конце французской линии, «Сириус» со своими восемнадцатифунтовками становится с «Беллоной» борт о борт, «Мэджисьен» – между «Цейлоном» и тяжелой «Минервой», а «Ифигения», которая также несет восемнадцатифунтовки – борт о борт с «Минервой», закрывая линию с юга.
