«Дорогу, дайте дорогу капитану!» – услышал доктор, – и на сундуке, под скупым светом фонаря, перед ним очутился Клонферт. Один глаз был выбит и болтался на ниточке, верхнечелюстная кость размозжена, шея вскрыта и пульсирующая сонная артерия предстала в свете фонаря, стенка ее в одном месте была почти пробита. Типичная рана от деревянной щепки. А вот длинная рана через все лицо была явно от картечи. Клонферт был в сознании, с практически ясным разумом, и в настоящее время он не испытывал боли, что не было очень необычным для ран такого типа в то время. Его даже не слишком потревожили скальпель, зонд и игла, кроме того, что он заметил, что они чертовски холодные, и, пока Стивен трудился над ним, Клонферт продолжал говорить. Хоть и затрудненным голосом, сквозь шатающиеся зубы, он рассказывал Стивену, что запросил Пима, смогут ли они отбуксировать корабль из под обстрела, или лучше погрузить раненых на шлюпки эскадры и предать «Нереиду» огню. «Она может повредить «Беллону» при взрыве, – добавил он.
Клонферта еще перевязывали, когда Веббер явился с «Сириуса» с одним из офицеров Пима и с сообщением от него. Сообщение пришлось орать, перекрывая грохот пушек «Беллоны». Пим предлагал Клонферту перейти на «Сириус»: «„Ифигения” до рассвета не сможет сняться с мели, а поскольку „Нереида” засела как раз между ней и французскими судами, она не может стрелять по ним. Но лорд Клонферт, несомненно, может перейти на „Сириус”».
– Оставить моих людей!? – крикнул Клонферт своим странным измененным голосом. – Да будь он проклят! Передайте ему, что я сдаюсь.
Когда офицер вышел, а перевязка была закончена, он обратился к Стивену:
– Все, доктор? Я искренне благодарен вам, – и сделал попытку подняться.
– Может, вам полежать? – участливо поинтересовался Стивен.
– О да, – отозвался Клонферт, – ноги гудят. Но мне надо на палубу. Я должен сделать все как следует, не как ничтожество.
Он встал, и Стивен сказал:
– Осторожней с повязкой на шее. Не разматывайте ее, или вы умрете в течении минуты.
Вскоре почти все оставшиеся матросы по приказу капитана спустились вниз, течение службы было нарушено – и в это час и далее склянки молчали, но жизнь продолжалась. Некоторые собрались в кубрике, и из их приглушенных разговоров, и из сообщений вновь можно было узнать – что происходит: с «Иифгении» подходила шлюпка, чтобы узнать – почему «Нереида» прекратила огонь, и не перейдет ли капитан на их корабль. Им сказали, что фрегат сдается, и что капитан остается на борту. Капитан отправил парламентера на «Беллону» с просьбой прекратить огонь. Почему? Потому что он приказал спустить флаг. Но шлюпка не смогла ни достичь «Беллону», не смогли и докричаться до них. Затем раздался крик, что на палубе пожар, и несколько человек кинулись тушить его, а вскоре сбитая грот-мачта рухнула за борт.
Лорд Клонферт снова спустился вниз, и ненадолго присел посреди кубрика. Хотя Стивен все еще трудился, как проклятый, он поглядывал на Клонферта в промежутках между операциями, и у него сложилось четкое ощущение, что тот находится в сомнамбулическом состоянии. Однако вскоре тот поднялся, и начал прохаживаться среди раненых, окликая их по именам.
Было далеко за полночь. Французский огонь ослабел, британские пушки молчали уже давно, и вот, после нескольких беспорядочных выстрелов, в ночи воцарилась тишина. Люди засыпали там, где удавалось присесть или прилечь. Стивен взял Клонферта за руку, подвел его к койке умершего казначея, что находилась изрядно ниже ватерлинии, показал ему, как расположить голову так, чтоб не потревожить рану, и вернулся к своим пациентам. Их было более ста пятидесяти, двадцать семь уже умерли, но он надеялся, что из оставшихся выживет хотя бы сотня. И еще один Бог знает, сколько убитых наповал на палубах было выброшено за борт во время боя. «Семьдесят или около того», – подумал доктор. Он растолкал мистера Фентона, спавшего уронив голову на руки на сундуке, заменявшем им операционный стол, и вместе они отправились проверять повязки.
Они все еще были заняты, когда взошло солнце и «Беллона» вновь открыла огонь по «Нереиде», снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг «Нереиды» все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.
– И ни обрывка снастей, по которому можно было бы подобраться к чертову флагу, – заключил канонир, – а потому их лордство приказал плотнику просто срубить бизань. Премного благодарю, сэр, бензель вышел что надо. И, доктор, – добавил он тихо, прикрыв рот рукой, – если вам не особо хочется во французскую тюрьму, там наши приладили лисель-бум вместо мачты на куттер, собираются на «Сириус».
Стивен кивнул, глянул на самых тяжелых своих пациентов, и отправился в каюту, пробираясь через разбросанные там и сям обломки. Клонферта там не было, он обнаружился на квартердеке, сидящим на перевернутом ведре для фитилей, глядя на машущих топорами плотников. Наконец, бизань рухнула за борт, унося с собой флаг, и огонь «Беллоны» прекратился.
– Ну, это я сделал как следует, – едва различимо пробормотал Клонферт здоровой стороной своего искалеченного рта. Стивен глянул на его наиболее опасную рану на шее, нашел ее состояние удовлетворительным (насколько можно было судить на расстоянии), и заговорил:
– Я хотел бы отправиться на «Сириус», милорд, оставшаяся шлюпка готова отойти, и я просил бы вас распорядиться об этом.
– Действуйте, доктор Мэтьюрин, – отозвался Клонферт. – Надеюсь, вам удастся убраться. Благодарю вас еще раз.
Они пожали друг другу руки. Стивен прихватил кое какие бумаги из своей каюты, уничтожив остальные, и направился к шлюпке. Особых чудес ловкости при спуске проявлять не пришлось – фрегат крепко сидел на мели.
Хотя Пим любезно принял его на борту застрявшего «Сириуса», его поведение не подняло его в глазах Стивена, ни как командира, ни как просто здравомыслящего человека. «Ифигения», которой удалось таки верпом стянуть себя с длинной мели, лежащей между ней и «Минервой», запросила разрешение подойти и атаковать обездвиженные французские суда, взять их на абордаж с помощью подкреплений с «Сириуса» и «Мэджисьен», и не только захватить их, но и спасти «Нереиду». Ответ Пима был «нет» – ему нужна помощь «Ифигении», чтобы стащить с мели свой корабль, пусть на верпах подтягиваются к «Сириусу». Дважды он посылал в ответ на запросы этот категорический приказ. По мере того, как «Ифигению» оттягивали дальше от берега, огонь французов сконцентрировался на «Мэджисьен», плотно застрявшей на рифе, пробившем ее корпус, так что в трюме ее было уже на девять футов воды. Лишь несколько ее орудий были в состоянии отвечать противнику, который избивал ее нещадно весь этот длинный, кровавый день, иногда переключаясь на другие корабли, и на измученных тяжкими усилиями людей в оставшихся шлюпках, все еще пытающихся стащить ее на воду. Сделать это оказалось невозможно, невозможным оказалось для нее и остаться на плаву в случае удачи. Команду отозвали на «Ифигению», и после захода солнца фрегат был подожжен, и, около полуночи взорвался, осветив все вокруг зловещей вспышкой.
