Перекрывая оглушительный победный клич, летевший с кормы «Венус» и с «Боадицеи», Джек заорал: «Прекратить бой! Эй, на носу, «африканеры», прекратить! Они сдаются!»
Противники медленно расходились, с неприязнью глядя друг на друга. Напряжение ушло, и вот уже установились новые отношения, вроде примитивного «общественного договора» – люди больше не могли убивать друг друга.
Джек принял саблю офицера с вежливым наклоном головы и передал ее Бондену. Человек, сбитый им с ног, поднялся, и, не глядя на Джека, потащился к своим товарищам. Французы либо оставались там, где застало их окончание схватки, либо собирались в небольшие группки в полном молчании, словно акт капитуляции лишил их дара речи.
Вопли радости с «Боадицеи» продолжались, их эхом подхватывали на стоящем в четверти мили «Бомбее» – там подняли вновь английский флаг, и освобожденный экипаж ревел, бесновался и размахивал руками, платками и шляпами с борта и с вант.
– Коммодор Гамелен? – спросил Джек офицера – и тот указал на одно из тел возле штурвала.
– Жаль, жаль Гамелена – заметил Джек, когда они со Стивеном сидели за поздним ужином. – Хотя, если подумать, он получил то, о чем только может мечтать любой мужчина.
– Я бы, – хмыкнул Стивен, – предпочел мечтать о чем-нибудь получше. Картечь в сердце отнюдь не является пределом моих мечтаний, и такого подарка я предпочту всеми силами избегать. Да, похоже, твоя печаль на аппетит не влияет – ты умял уже восьмой бифштекс. И, что меня особенно удивляет, этот бой не вызвал у тебя последующей меланхолической реакции, что я так часто замечал ранее.
– Это верно, – отозвался Джек. – В бою твой разум чист, а потом черная собака приходит в твое сердце. Список потерь, похороны, письма вдовам погибших, наведение порядка, связывать и сплеснивать, откачивать воду из текущего корпуса – чувствуешь себя то ли высосанным, то ли застывшим, как вода в канаве. Впрочем, бывают вещи и похуже. Но сейчас все иначе. Мы вышли из боя практически безнаказанными, но не в этом суть. Суть в том, что эта катавасия – лишь начало настоящего дела. «Эфришен» будет готов ко вторнику, с рангоутом, заготовленным в Сен-Поле и захваченным нами сегодня, «Венус» и «Бомбей» вряд ли потребуют больше времени при работе в две смены – корпуса их и так в порядке. Итого – четыре отличных фрегата, плюс «Виндем», три добрых шлюпа и все наши вооруженные транспорта. А на их стороне на плаву только «Эстри» и «Манш». «Беллону» и «Минерву» еще можно спустить на воду, а вот с «Ифигении» и «Нереиды» проку никакого, хоть чертей в экипаж набрать – как их не ремонтируй. Коммодора они потеряли, а капитан «Эстри» – просто болван. И где их боевой дух? Нету. Так что, Стивен, к концу недели мы с Китингом начнем претворять в жизнь наш план – и вот это-то и будет настоящее дело – и наплевать, что там скрутит меня после этого.
– Прекрасно, дорогой мой. Политически Маврикий уже готов упасть в наши руки, как срезанная виноградная гроздь или плод манго – еще до того, как падет Иль Де Ла Пас. А сейчас, когда ты исправил последствия неудач и сделал даже больше, я верю, что губернатор Фаркьюхар будет в Порт-Луи в течение недели после высадки.
Глава 10
«Эти дни, любимая, я думал о тебе даже больше обычного, – писал Джек в своем очередном письме Софи. Письмо это он все вымучивал до приличного объема, с тех самых пор, как «Леопард» пришел из Сен-Поля, следуя на Кейптаун. «...и мне, конечно же, следовало уже давно написать тебе, не будь мы все так жутко заняты. С понедельника мы не знали покоя, все крутились, готовя эскадру к выходу в море. Такого шума – визга пил плотников, стука конопаточных молотков и воплей боцманов, ты в жизни наверняка не слышала. Бедного Троллопа, деятельного, но раздражительного офицера, хватил солнечный удар, а черного кузнеца после восемнадцати часов беспрерывного махания молотом унесли в глубоком обмороке, уже не черного, а серого. Но сейчас все позади, мы в море, а земля уже после восхода скрылась за горизонтом».
Он, улыбаясь, глянул в кормовое окно «Боадицеи» – на идущую в двух кабельтовых в кильватере «Венус», чьи наполненные паруса сияли на солнце жемчужным блеском. За ней можно было различить «Эфрикейн» и, далее под ветер, три транспорта. Как корабль коммодора, «Боадицея» держалась в середине эскадры, перед ней шли «Бомбей» и «Виндем», а еще дальше на ветер растянулись в линию «Стонч», «Оттер» и «Грапплер». Транспорта за кормой тяжело переваливались, на них везли солдат будущего десанта.
«Зрелище, дорогая, мы представляем весьма внушительное. Правда, некоторые из наших мачт лишали дара речи мастеров на верфи – но они в итоге работают, а это главное. Много запасного рангоута удалось взять с „Бомбея” и „Венус”, но что за чертова работа была – дотащить их до порта! Я обещал команде половину порции грога на ужин, и им бы вполне хватило, но эти канальи нашли дорожку к французскому погребу. Боже, Софи, нас мотало всю ночь, матросы упились, как свиньи, семь моих и семь „африканеров” пришлось заковать в кандалы, да и из остальных ни один не мог взобраться на мачту. К счастью, „Оттер” смог взять „Бомбей” на буксир, иначе вряд ли мы бы вытащили обоих. Да, в тот момент нас мог бы взять тепленькими любой достаточно решительный французский бриг.»
«К утру большинство протрезвело, и я произнес перед ними речь о вреде пьянства. Но, боюсь, эффект от моих слов (хотя это были весьма хорошие и сильные слова) оказался невелик – ибо на берегу нам устроили такую встречу! Ракеты, бенгальские огни (правда, едва видимые из-за яркого солнца), салют со всех укреплений, троекратный. Губернатор, отличный парень, голова на плечах что надо, отлично меня понимает, когда увидел, что в порт привели два фрегата, хотел тут же напоить снова всю команду (хоть сам ничего крепче чая не употребляет). Еле успел убедить его, что надо „убирать сено, пока солнце не село”. Полковник Китинг просто счастлив, что и высказал мне в самых сильных выражениях – и тоже согласился, что надо „ковать железо, пока горячо”.
Ничто не могло сдержать его рвения, когда он гонял своих штабных и прочую публику, дабы войска грузились на транспорты со всем снаряжением и в надлежащем порядке. Ибо могу сообщить тебе, дорогая (только поскольку это письмо не увидит никто, кроме тебя, да и то когда уже все свершится), что мы собираемся послезавтра захватить Маврикий, и наши надежды на счастливый исход велики.»
Джек прервался и бросил вороватый взгляд на Стивена Мэтьюрина, ибо написанное грубо нарушало основные принципы, которые его друг пытался вдалбливать в него постоянными нотациями.
Стивен перехватил его взгляд и спросил:
– Не желаешь ли хороших новостей?
– Не откажусь.
– Тогда тебе будет полезно узнать, что капитан корабля «Джефферсон Б. Лауэлл»...
– Барка, Стивен. Американец – барк. И очень неплохой ходок, к тому же.
– Пф! Он был столь любезен, говоря со мной, что рассказал о курсах, по которым он и его коллеги из Сент-Луиса берут маврикийские бумажные деньги. До нашего прибытия они шли почти один к одному со звонкой монетой, а затем упали до двадцати двух процентов. Потом они взлетали и падали в соответствии с ходом кампании, и после Иль Де Ла Пасс взлетели до восьмидесяти трех. А вот сейчас они вообще перестали котироваться, и расчеты теперь идут только за золото. Вот тебе холодное, объективное свидетельство.
