«Все к лучшему, — сказала я себе, уплывая в сон под мягкое покачивание вагона. — Ты едешь к Джонатану, человеку, которого любишь, и собираешься за него замуж. Он нуждается в тебе. Теперь ты должна думать только о нем».
Во время этой бесконечной поездки мне приснился яркий сон, который я никогда не забуду.
Он начался на редкость чудесно. Я находилась в комнате невесты в какой-то незнакомой церкви в день своей свадьбы. Люси, особенно прелестная в светло-голубом шелковом платье подружки невесты, помогала мне одеваться. Я стояла перед зеркалом и с изумлением глядела на свое отражение.
— Мина, ты просто ослепительна! — восхитилась Люси.
Я действительно смотрелась великолепно. Волосы убраны в изящную прическу и заколоты жемчужными шпильками. Роскошное свадебное платье из белоснежного шелка с великолепными пышными рукавами, высокими, расшитыми бисером манжетами и облегающим корсажем, украшенным белым кружевом и бисером.
— Я же говорила, что белый — твой цвет, — Люси триумфально улыбнулась.
Три другие мои лучшие школьные приятельницы в одинаковых платьях подружек невесты хлопотали вокруг, чтобы убедиться, что все готово и на месте.
Миссис Вестенра сняла жемчужное ожерелье, которое всегда обвивало ее шею, протянула его мне, улыбнулась и сказала:
— Надень сегодня, дорогая, на удачу. Я примерила это украшение в день собственной свадьбы много лет назад, и мы с Эдвардом были очень счастливы.
Я с благодарностью приняла жемчуг.
— Пора! — воскликнула Люси, поцеловала меня в щеку и вместе с другими девушками накинула мне на голову и лицо длинную полупрозрачную фату.
Наша подруга Кейт Рид, которую я знала и любила с первого дня в школе, вложила мне в руки душистый букет флердоранжа.
— Иди, милая, и стань супругой! — радостно сказала она.
Я вошла в церковь — грандиозный, величественный дом собраний — и услышала музыку. Мистер Хокинс, бывший мне почти отцом, ждал у двери. На морщинистом лице сияла теплая улыбка. Я собиралась принять его руку и пройти во главе процессии подружек невесты к алтарю, но внезапно меня пронзила смелая мысль: зачем следовать традиции? Разве я не современная, эмансипированная женщина? Почему бы не положить начало новому обычаю?
Повернувшись к Люси и подружкам, я тихо сказала:
— Девочки, идите вперед. Я войду последней, вслед за вами.
Люси удивленно распахнула глаза и прошептала:
— Чудесная мысль, Мина! Ты торжественно войдешь последней и привлечешь все внимание к себе. Пожалуй, я поступлю так же на собственной свадьбе.
Люси и остальные девушки пошли по проходу первыми, пара за парой. Следуя за ними под руку с мистером Хокинсом, я испытала прилив счастья. Сквозь почти прозрачную фату я видела всех своих любимых бывших учениц и коллег-учительниц, которые улыбались и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на меня. Милая мать Джонатана, умершая год назад, сидела среди собравшихся, что искренне обрадовало меня и ничуть не показалось странным. Священник стоял у алтаря, украшенного огромными букетами цветов. Джонатан ждал рядом с ним вместе с шафером. Удивительно, но это был Артур Холмвуд, жених Люси, с которым Джонатан встречался только раз. Оба выглядели высокими и щеголеватыми в темно-синих визитках и светло-серых брюках, с аккуратно причесанными волосами и серьезными лицами.
По знаку священника мистер Хокинс передал меня Джонатану. Я взяла его под руку, и мы встали на колени у алтарной преграды. Священник приступил к церемонии. Сперва он быстро заговорил на незнакомом языке, затем внезапно перешел на английский, напомнил о Судном дне, «когда все тайны сердца будут открыты», и спросил, не возражает ли кто-нибудь против нашего союза.
К своему смятению, я услышала знакомый низкий голос:
— Я возражаю.
Собравшиеся хором ахнули. Я обернулась и увидела мистера Вагнера, стоящего в нескольких ярдах от нас посередине прохода.
— Что вы имеете в виду, сэр? — воскликнул Джонатан. — Кто вы такой?
Мистер Вагнер ринулся ко мне и откинул фату.
— Ты не можешь выйти за него, — властно произнес он. — Ты — моя.
Я проснулась, как всегда, рывком, задыхаясь, ошеломленная внезапным переходом из одной яркой реальности в другую. Я дрожала так сильно и настолько перепугалась, что не смогла уснуть ни в ту ночь, ни на следующий день. На вокзал Будапешта я прибыла совершенно обессиленной, так что лишь мельком замечала старинные здания, пока экипаж вез меня из города в окрестные холмы.
Больница Святого Иосифа и Девы Марии оказалась массивной старой постройкой, окруженной обширными угодьями. Мне не сразу удалось изложить свое дело пожилой монахине за стойкой регистрации, не знавшей ни слова по-английски. Наконец она жестами попросила написать мое имя на листке бумаги, исчезла на несколько минут и воротилась с невысокой коренастой сиделкой в накрахмаленном черном одеянии.
Та бросилась ко мне, схватила за руки и с ужасным акцентом воскликнула по-английски:
— Мисс Мюррей! Наконец-то! Я так рада, что вы приехали. Я сестра Агата, которая вам писала. Я получила вашу телеграмму, и мистер Харкер ждет вас.
Она переговорила с администратором на родном наречии — вероятно, распорядилась насчет моего багажа — и поманила меня за собой.
— Меня назначили ухаживать за вашим бедным женихом, потому что я говорю по-английски, — сообщила сестра Агата, ведя меня сквозь тяжелые деревянные двери на широкую каменную лестницу и вверх по двум долгим пролетам. — Моя мать была из Лондона, и я провела там часть детства, отчего питаю естественную склонность к вашим землякам. Мистер Харкер рассказал мне о вас. Он говорил, что вы скоро станете его женой. Могу лишь благословить вас обоих! Этот милый и благородный человек завоевал наши сердца.
— Как он, сестра? — тревожно спросила я, пока мы шли. — Вы писали, что Джонатан испытал некое ужасное потрясение. Он идет на поправку?
— Да, но медленно. Когда больной попал к нам… ах! Он бредил о таких кошмарных вещах, о каких я в жизни не слышала.
— Вы писали, что он упоминал о… волках, демонах и крови. Что именно мой жених говорил в бреду?
Сестра Агата покачала головой, перекрестилась и ответила:
— Бред больного не касается никого, кроме Господа, моя дорогая. Если сиделка что-нибудь услышит во время исполнения своих обязанностей, то должна хранить тайну. Могу сказать одно. Его страхи касались не каких-либо дурных поступков, но невероятных и ужасных вещей, виденных им и находящихся за пределами разумения смертного. Когда он поступил, врач поставил диагноз «лунатизм» и немедленно отправил бы его в сумасшедший дом, если бы я не умолила передумать. Я кое-что увидела в глазах мистера Харкера, услышала в его голосе и поняла: этот человек не сумасшедший. Он просто болен, напуган и нуждается в безопасном тихом месте для отдыха. Врач, благослови его Бог, пришел к тому же выводу, только назвал это воспалением мозга. Потребовалось много недель лечения, но мистер Харкер наконец пришел в себя, по крайней мере в некотором роде.
