– Я зайду с тобой.
Цинния улыбнулась:
– Справлюсь сама. Серьезно, я через минуту вернусь. То, что с нами происходит… для меня многовато.
Пакстон поднял руки
– Ладно. Валяй.
– Зайду еще в туалет, – сказала Цинния через плечо. – Это может занять несколько минут. Уж прости.
Цинния направилась в книжный магазин, прошла в заднюю его часть, где теперь никого не было. Она вытащила из кармана телефон и хотела проверить, нет ли новых текстовых сообщений. Сзади что-то скрипнуло.
– Не оборачивайся, – сказал кто-то. Голос низкий, старческий, хриплый. Курильщик. Цинния сжала в руке револьвер, убедилась, что он полностью виден, но не поднимала его. Где же находился этот человек все время? Возможно, в задней части магазина. Видимо, наблюдал за происходящим.
– Продолжай выполнять последнее задание.
Цинния кивнула и подумала, что, может быть, следует ответить.
– Есть дополнительное задание. Вознаграждение в случае успеха будет удвоено.
Цинния затаила дыхание.
– Убей Гибсона Уэллса.
Эти слова несколько раз эхом повторились у нее в мозгу.
– Досчитай до тридцати, потом можешь повернуться.
Цинния досчитала до ста двадцати, и только тогда к ней вернулась способность двигаться.
Пакстон
Пакстон положил голову на руль. Из вентиляционных отверстий дул прохладный ветерок, становившийся все прохладней. Сердце у Пакстона трепетало.
Кучка сумасшедших. А этот план! Чего они добьются?! То, за что они борются, лишь мечта. Претворять такие мечты в жизнь теперь уж не удается.
Он вспомнил анкетирование в театре, жесткое сиденье, вопросы анкеты. Вспомнил испытанное тогда отвратительное ощущение, желание блевануть на себя. Обгадить себя просто за то, что оказался там.
Для правоты этих повстанцев требовалось, чтобы Пакстон был не прав. Два месяца неправильной жизни, которая становилась все более неправильной, и вот, оказывается, он уже старается выслужиться перед такими людьми, как Добс и Дакота. Он знал, как они к нему относятся. Для него их одобрение стало валютой.
Правда, он встретил Циннию. Быть в Облаке значило быть рядом. Может быть, когда она соберется покинуть Облако, он найдет в себе силы уйти вместе с нею.
После вчерашнего она, казалось, изменилась. Кожа светилась, блеск в глазах усилился. Его дразнило слово на букву «Л». Но он не гнал от себя мысли об «Л», хоть Цинния и не казалась женщиной романтической и соблюдающей правила приличия. Он представил, как кладет руки ей на плечи, заглядывает в глаза, в которых видно все, что у нее на душе. Она может ответить, закатив глаза и хихикая, и это ничего. Ему придется жить с этим.
Довольствуйся тем, что есть, говорил он себе. У тебя есть работа, кров и прекрасная женщина. Это торт. Все остальное – украшения на торте.
Он подвинулся на сиденье и почувствовал, как в кармане что-то твердое уперлось в бедро. Флешка. Он приоткрыл окно и выбросил ее. В этот момент Цинния открыла дверцу у пассажирского сиденья. Она села, положила руки себе на колени и смотрела на них. Судя по тому, как она понурилась, на нее навалилась тяжесть впечатлений последних дней. Пакстон хотел сказать что-нибудь утешительное, но ничего не надумал. Он положил ладонь ей на коленку, почувствовал гладкость кожи, твердость кости и спросил:
– Все нормально?
– Надо ехать.
Он задним ходом выехал из переулка и развернулся в том направлении, откуда они приехали. Доехали до въезда на шоссе.
– Шайка ненормальных хиппи.
– Хиппи, – тихо повторила она.
– Ну чего они хотят добиться? Скудоумие.
– Скудоумие.
– Эй, – сказал Пакстон, кладя руку ей на бедро. – Все нормально?
На мгновение ему показалась, что она оттолкнет его руку, но она не оттолкнула. Прикрыла его кисть своей. Бедро было теплое, а ее рука холодная.
– Да, все нормально. Извини. Впечатлений многовато.
– Да, многовато.
– Так что теперь будем делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Расскажем, как дело было? – сказала Цинния. – Как думаешь, может, доложить твоему начальству?
Пакстон подумал, что, пожалуй, не стоит. Облако далеко. Как бы то ни было, что может сделать Облаку шайка из четырех хиппи? Добс любит, чтобы все было просто. С учетом предстоящего посещения Гибсона Уэллса может оказаться сложновато.
– Игра не стоит свеч, – сказал Пакстон.
– Да, – согласилась Цинния. – Пожалуй, ты прав.
Затем половину пути до Облака оба молчали. Пакстон подумал, что без дорожных указателей не сможет вовремя съехать с шоссе, но потом заметил дроны, летевшие к Материнскому Облаку, от них часть неба казалась более темной.
Пакстон вспомнил слова Имбер о книгах. Неужели это правда? Мысль о цензуре не давала ему покоя, как зернышко, застрявшее между зубов. Если бы выяснилось, что Облако действительно придерживает книги, поднялся бы скандал. Народ бы этого не потерпел. В самом деле?
От этих мыслей он перешел к пустым страницам своего блокнота. Он проживал месяц за месяцем своей жизни, а страницы так и оставались пустыми. Если уж он остается в Облаке, то надо использовать время с толком. Может быть, добиться повышения. Получить светло-коричневую форму.
Они съехали с шоссе. Смотрели в небо. Больше смотреть было, в сущности, не на что. Солнечный диск расплылся в кляксу из-за роившихся в воздухе дронов.
– А помнишь, когда-то их считали игрушками, – сказал Пакстон, отчаянно стремясь избавиться от тишины, царившей в машине, и посмотрел на Циннию. Она кивнула.
– Был у нас в тюрьме такой случай, – заговорил Пакстон. – Один из заключенных придумал, чтобы его приятель переправлял ему посылки на дроне, который садился во дворе. Некоторое время все получалось. И вот однажды поднялся сильный ветер. Им бы переждать, но, видно, очень не терпелось. Мы с одним охранником обходили двор, следили за всеми, и тут эта штука падает на землю у наших ног. С грузом комиксов. Можешь поверить? Видимо, ему не нравились книжки в библиотеке, а посылать что-либо заключенным запрещалось. Так он, значит, договорился с другом, чтобы тот ему присылал.
– Забавно. – Голос Циннии был лишен всякого выражения.
– Забавно, как люди ко всему приспосабливаются, – сказал Пакстон.
И тут у него в голове что-то щелкнуло.
8
Подготовка
Гибсон
Помните притчу о богаче и Лазаре? Это из Евангелия от Луки. История такая: был некогда богач, одевался в красивые одежды и жил в роскоши. А у ворот его дворца сидел нищий по имени Лазарь. Жалкое зрелище представлял собой этот Лазарь – весь в струпьях, голодный, вшивый. И был счастлив крошкам, достававшимся ему со стола богача.
