В областях, где проживали поляки, национальное революционное движение склонялось на сторону социалистов-революционеров, находивших опору в усталости населения от войны и складывавшейся там экономической ситуации.
14 августа я провел в Кракове совещание с офицерами разведки, работавшими в этих районах, из которого сделал вывод, что положение там становилось все более удручающим — агитация за независимость, в которой явно просматривалось влияние Антанты, поддерживавшей тесные связи со сторонниками движения за воссоздание «Великой Польши», усиливалась. В связи с этим военное министерство поручило военному следователю подполковнику Рудольфу Крафту провести тщательное расследование деятельности подпольной военной организации поляков в Галиции.
Обыск, проведенный в доме обер-лейтенанта запаса Леона Касубского в Пшемысле, дал богатый материал, и Крафт отправился в Лемберг. Там обнаружились новые свидетельства того, что польская подпольная военная организация под руководством генерала Халлера фон Халленбурга
[359] пустила щупальца по всей Польше и Галиции. Причем следы вели в Россию и Украину. Однако пока велось следствие, наступил октябрь, и вся работа разведорганов по распутыванию хитросплетенных нитей заговора так ничем и не закончилась.
Еще в июне из Швейцарии к нам поступила информация о том, что известный миротворец граф Михай Каройи
[360] сформировал организацию, которая стала оказывать влияние на проведение мероприятий в Австро-Венгрии в интересах венгров. Однако полученный сигнал, к сожалению, остался без внимания, в результате чего этот деструктивный граф после окончания войны получил в свои руки рычаги управления венгерским государством.
Другому же миротворцу де Йонгу в августе удалось установить контакты с «Рабочей газетой». О том, в каком ключе он работал, можно судить по заключительному абзацу одного из его писем: «Есть только одна победа, которую может достичь Германия. И ей является победа над собственными привилегированными классами, выказавшими себя как предатели».
В то время, как нам сообщил один священник, в Швейцарии объявился некий борец за трезвость профессор Уде, который начал провозглашать на весь мир, что Австро-Венгрия полностью выдохлась.
В июне военное министерство обратило внимание высших эшелонов власти на последствия подстрекательских действий отдельных безответственных политиков, направленных на разжигание национальных вопросов, а также на всеобщее снижение авторитета законодательства и уважения к закону вследствие постоянно повторяющихся амнистий, что пробуждало у агитаторов надежды на возможность остаться безнаказанными.
Вскоре после этого армейское Верховное командование обратило внимание властных структур на то, что политическая борьба, а также подстрекательские публикации в газетах превратились в настоящий кошмар для фронтовых офицеров, и призвало премьер-министра принять самые жесткие меры для наведения порядка и положить конец внутренней борьбе, раздирающей страну на части. Но все так и осталось без изменений. Только цензуре наконец-то стали снова уделять больше внимания.
Между тем голодающая и пообносившаяся армия продолжала выполнять свой воинский долг. В июне в Граце был арестован один денщик, который сам себя выдавал за «заговорщика». Он соорудил себе кокарду в виде красной пятиконечной звезды, а также прикрепил такую же эмблему на ножны от штыка, явно намекая на большевистские символы. Стали поступать также многочисленные донесения о том, что солдаты начали договариваться между собой о том, чтобы в случае мятежа в первую очередь расправиться с офицерами. Все это явно было перенято у русских. Однако военное министерство решилось обязать офицеров, ответственных за политико-моральное состояние войск действующей армии, бороться с большевистскими тенденциями только в сентябре 1918 года. Тогда же на мое разведывательное управление вновь возложили руководство всей пропагандой, направленной против неприятеля.
Между тем все большую тревогу стали внушать безобразия, творимые дезертирами. Принимаемые же меры из-за мягких приговоров, отсрочек наказаний и прочей мягкотелости своей цели не достигали. Так, если к августу 1918 года число дезертиров исчислялось в 100 000 человек, то, по сведениям генерала Эмиля Ратценхофера, являвшегося во время войны заместителем начальника железнодорожной службы, к концу октября оно возросло уже до 250 000 человек, что составляло около 5 % всего личного состава вооруженных сил.
Дезертиры, убежавшие в Швейцарию и даже образовавшие там свои союзы, были сравнительно безвредны, опасность представляли только их банды, слухи о бесчинствах которых, впрочем, являлись сильным преувеличением. А вот в Среме они являлись настоящим бедствием. Там из-за попустительства властей, взявших курс на вхождение в Королевство Хорватия и Славония, объединилось около 5000 дезертиров и беглых военнопленных, начавших, по-видимому, в контакте с агентами Антанты устраивать революционные выступления. Об их настрое хорошо говорят строки из любимой ими песни:
Да здравствует наша императрица Цита!
[361]Она не допустит расстрела нас, бандитов.
Наряду с ухудшением внутреннего положения непрерывно обострялось и внешнее. Правда, еще не верилось, что неудачи Германии во Франции послужат началом целой череды поражений и отступлений, но ситуация на Балканах уже внушала серьезные опасения.
В Албании, как раз в то время, когда наши войска, находясь в бедственном положении, тем не менее захватили в качестве трофея новый шифр, замена командующего на генерал-полковника барона фон Пфланцера привела к кардинальному изменению ситуации, и 30 июля мы перехватили порадовавший нас переданный по радио приказ итальянского командования. В нем сообщалось, что нам удалось восстановить положение по всему фронту.
На этом светлом фоне черным пятном проявлялись настроения болгарского народа — усилившаяся агитация агентов Антанты в Болгарии приводила ко все большему числу народных волнений, что не могло не вызвать у нас серьезного беспокойства. К этому добавлялись поступавшие с начала июня донесения наших агентов в Швейцарии о переговорах болгарских эмиссаров с американским послом в Берне. По сведениям же майора Кюнцля, в Софии вовсю обхаживали американского консула Мэрфи, а Эссад-паша, основываясь на беседе с Франше д’Эспере
[362], пришел к выводу о том, что болгары не окажут серьезного сопротивления на фронте и пойдут на заключение сепаратного мира. Его предположение косвенно подтверждалось открытыми заявлениями скверно снабжавшихся болгарских солдат о том, что они останутся на позициях только до Митрова дня
[363], то есть до октября, если война будет продолжаться.
