В результате наша разведывательная служба оказалась перед лицом практически неразрешимых задач. Ведь реки Дрина, Сава и Дунай представляли собой тщательно охраняемое сербами препятствие, а проникновение к ним агентов из Албании было делом чрезвычайно трудным. К тому же наш хороший источник информации в Салониках оказался в значительной степени парализованным из-за поведения греков, которые выдавали сербам обнаруженных агентов.
Мало помогла в этом вопросе даже замена премьер-министра Венизелоса
[174] после его напрасных попыток предоставить Антанте оба греческих острова Лемнос и Лесбос в качестве операционной базы против Турции и присоединения Греции к нашим противникам на симпатизирующего нам Гунариса
[175].
Что же касается болгарской границы, то здесь сербы организовали очень сильную охрану. К тому же вскоре выяснилось, что некоторые шпионы, находившиеся в Болгарии и поставлявшие нам сведения, торговали информацией на все стороны.
Радовало только то, что, несмотря на все искушения, Болгария не перешла на сторону Антанты и даже предложила организовать разведку против России, на что мы, естественно, охотно согласились. Однако против Сербии она пока действовать была совсем не склонна. Таким образом, с этой стороны облегчения в борьбе с сербами нам ожидать не приходилось.
Тогда же над Балканами нависла угроза высадки 100 000 англичан и французов в Дарданеллах, о чем еще в начале года доносил агент морской разведывательной службы из Марселя. Считалась также возможной высадка русского десанта в Варне или Бургасе. И такой план, как позже подтвердил уже упоминавшийся русский генерал от инфантерии Данилов, тогда действительно существовал. Поэтому наши консулы в Дедеагаче
[176] и Бургасе
[177] с напряженным вниманием следили за всеми разворачивавшимися в этом регионе событиями.
В наших поисках дополнительных возможностей в борьбе против Сербии неожиданно обнаружился великолепный помощник — центральное справочное бюро Красного Креста. Благодаря инициативе подполковника Теодора Примавези и его офицеров этот орган был усовершенствован в соответствии с требованиями быстро растущего объема корреспонденции военнопленных. Так, если до 18 января 1915 года цензуре был подвергнут один миллион писем, то к концу года такое же их число приходилось уже на одну неделю. Поэтому еще в середине года в этом учреждении было занято 572 человека, из них 470 цензоров.
При этом начальник русской группы майор резерва Эмиль Еллинек и начальник сербской группы Антон фон Вукелич при поддержке обер-лейтенанта Карла Шнайдера быстро пришли к выводу, что в результате систематической обработки такой корреспонденции можно получать весьма ценный материал военного характера. Причем особенно охотно пользовались почтой для военнопленных по линии Красного Креста перебежчики, поступившие на службу к противнику. Таким путем они старались установить связь со своими родственниками.
Помимо сбора материала для привлечения перебежчиков к судебной ответственности после войны, их письма давали цензурной группе возможность при помощи безобидных открыток, на которых подделывались подписи родственников, обойти цензуру противника и убедить получателей в том, что отправитель находится в полной безопасности. А когда они убеждались в том, что их письма доходят до адресата, то теряли осторожность и начинали быть более откровенными. В результате таким путем были получены сведения о составе и дислокации частей сербской армии.
Другим предметом заботы командования, намеревавшегося все поставить на карту в Карпатах, была позиция Италии, которая в своей политике все более отворачивалась от своих бывших союзников. Итальянские правительственные газеты все меньше скрывали свою враждебность по отношению к Австро-Венгрии и охотно размещали на своих полосах статьи, посвященные «неосвобожденным братьям» Южного Тироля. При этом особо бурную деятельность развил ирредентистский социалистический депутат рейхсрата от Триента доктор Чезаре Баттисти, у которого с началом войны из-за различных махинаций и долга в 160 000 крон земля начала гореть под ногами. Баттисти буквально заваливал газеты «Мессаджеро» и «Стампа» своими статьями, пропитанными ирредентистским ядом. «Чтобы появилась возможность справиться с разносчиком чумы в центре Европы, Австрия должна быть уничтожена», — заявлял он под восторженные крики и бурные овации своих сторонников.
Предпринятые по этому поводу шаги с нашей стороны по дипломатической линии вызвали в середине октября у итальянского министра иностранных дел маркиза ди Сан-Джулиано, который лично против этого мошенника и должника ничего не имел, лишь опасение в том, что чересчур резкое вмешательство итальянского правительства может создать вокруг него ореол мученика, страдающего за справедливое дело. Между тем успехи Баттисти на журналистском поприще способствовали активизации других ирредентистов, в результате чего прокуратура Триента была все же вынуждена возбудить против двадцати трех из них предварительное следствие.
Для защиты от пагубного влияния подобных статей на здоровое большинство населения, а именно на патриотически настроенную его часть, ввоз итальянских газет в Австрию был запрещен. Но их начали доставлять контрабандным путем. Только в одном Триесте до конца 1914 года оказались задержанными тридцать девять таких контрабандистов.
Осужденный за государственную измену бургомистр Триеста, отзывавшийся на кличку Острый Конец (!) и являвшийся фанатичным ирредентистом, писал в своем дневнике, что его доверенным лицом каждую ночь на пограничной станции Ала сбрасывался с поезда мешок с газетами «Коррьере делла сера» («Вечерний курьер»). Этот мешок немедленно прятался в вырытой в земле яме, откуда затем другое доверенное лицо при помощи железнодорожных служащих доставляло его в Триест, где газеты распространялись с такой высокой степенью искусства, что полиция об этом даже не догадывалась. Другие газеты попадали в страну под видом оберточной бумаги для тропических фруктов, цветов и прочих товаров.
