Активным элементом салоникской армии являлись сербы, недовольные пассивностью генерала Саррайля. К сожалению, мы слишком поздно узнали, что наряду с республиканцами и социалистами в сильнейшей оппозиции к официальным правящим кругам находилась организация сербских офицеров «Черная рука», на чем могла бы хорошо сыграть наша пропаганда. Но было уже поздно — недовольные элементы, стоявшие во главе вышеназванной организации, при помощи инсценированного в Салониках судебного процесса по обвинению в заговоре против престолонаследника Александра и Пашича были обезврежены. В июне 1917 года при возможно минимальной огласке их признали виновными и расстреляли.
В середине августа 1917 года под командованием майора Генерального штаба Штипетича, назначенного германским Главным командованием, был сформирован батальон ландштурма из хорватов, который, чтобы оказать пропагандистское влияние на сербов, отправили на фронт в Македонию. Хорваты вступали в переговоры с сербскими постами подслушивания, передавали им почтовую корреспонденцию с родины, начавшую расцветать благодаря правильному правлению военной администрации, принимали от сербов письма для передачи родным и близким, а также распространяли газету «Белградские известия», издававшуюся на сербском языке в Белграде и вызывавшую у сербских солдат чувство тоски по родине. В результате такой пропагандистской деятельности до сентября 1918 года к нам перешло 9 офицеров и 445 рядовых, что для командования салоникской армии явилось весьма неприятным сюрпризом. Конечно, французы постарались принять меры противодействия — они не раз заменяли сербские части и снаряжали вооруженные ручными гранатами патрули, чтобы не давать нашим хорватам возможности приближаться к линии фронта.
Как следовало из перехваченных нами радиограмм, летом 1917 года в Салониках между союзниками постоянно возникали серьезные разногласия и распри, а прибытие греческих подкреплений все откладывалось. Тогда мы еще могли рассчитывать на верность Болгарии. Правда, эти надежды являлись весьма призрачными, ведь еще в марте 1917 года разведуправлению нашего армейского Верховного командования стало ясно, что эта верность базируется исключительно на тех выгодах, которые болгары рассчитывали извлечь при помощи центральных держав. Но если бы Антанта предложила им больше, то Болгария охотно пошла бы с ней на переговоры.
Такое наше мнение подтверждал и военный атташе в Софии полковник Танчос, сменивший умершего 18 февраля 1917 года полковника Новака. Он же еще раз сообщил, что вопросами контрразведки в болгарской главной ставке ведал подполковник Ракаров, а собственно разведку возглавлял майор Генерального штаба Ватев.
Русская революция оказала влияние и на Болгарию, где заметно активизировалась Прогрессивно-либеральная партия Данева
[306], а в армии стала замечаться социалистическая агитация, приведшая в конце августа к большому бунту, подавленному лишь после многочисленных арестов солдат. Однако подрывная деятельность среди личного состава болгарских вооруженных сил со стороны русофильской аграрной партии продолжалась. Усиливалось и брожение у болгарских офицеров. А в довершение ко всему со Стокгольмской конференции вернулся социалист Кирков
[307] и стал развивать пацифистскую пропаганду.
В целом болгары, настроенные против Германии вследствие спора из-за Добруджи и недоверчиво относившиеся к Турции, даже не пытались скрыть своих целей в войне. Ни для нейтральных, ни для враждебных нам государств не составляло секрета, что они стремились к объединению всех областей Балканского полуострова, в какой-либо мере заселенных болгарами.
Если ко всему этому добавить, что нам приходилось опасаться влияния русской революции на народы самой Австро-Венгрии, а неограниченная подводная война не дала ожидаемых результатов, то станет ясно, почему сделанный нашей разведслужбой краткий обзор положения дел привел к пониманию австро-венгерскими правящими кругами того, что настал тот самый момент, когда мирную инициативу папы Бенедикта XIV следовало рассматривать как наиболее желательный выход из создавшейся ситуации. К сожалению, это мнение не разделялось Германией, внутреннее положение которой, впрочем, было значительно прочнее.
В таких условиях нашему руководству показалось, что перед нами открылась заманчивая перспектива непосредственных переговоров с французским Генштабом. В результате 7 августа 1917 года в Швейцарии прошла первая встреча майора французского Генерального штаба графа Абеля Армана с его родственником графом Николаусом Ревертерой ди Саландрой. Эта идея возникла как раз в тот момент, когда во французской армии возник глубокий кризис. Однако благодаря срочно принятым энергичным мерам французам удалось его заметно ослабить. Поэтому уже начавшиеся переговоры завершились столь же безрезультатно, что и предыдущее посредничество принца Сикста Пармского.
Мало пользы для достижения мира принесла и шумиха, затеянная непрошеными миротворцами типа Фрида, Ферстера, Уде и других, которые, находясь в Швейцарии, видели все в черном цвете. Они не только не способствовали решению столь важного вопроса, но и наносили вред отношениям Австро-Венгрии с союзной ей Германией. Дело дошло до того, что немцы стали обвинять нас даже в непринятии мер по подавлению революционной пропаганды, разжигаемой принцем Александром Гогенлоэ, Ферстером и Фридом. Но еще больше они вредили за границей, куда, очевидно, писали в том же духе, что и к себе на родину. И наша бдительная цензура старалась перехватывать их письма отнюдь не случайно. Вот что, в частности, писал Фрид в Вену некоей госпоже Франкль: «Если нам не удастся решительно порвать с Германией, то мы никогда не получим того мира, который нам нужен. В этом направлении я и развиваю всю свою деятельность».
Можно только представить, какие мысли вызывали подобные опровергнутые дальнейшим развитием событий излияния у наших противников, когда такая писанина попадала им в руки!
Между тем в связи с начавшимся 18 августа одиннадцатым по счету наступлением итальянцев на Изонцо внутреннее положение в Австро-Венгрии еще больше обострилось. И хотя о начале этой операции нас заранее предупредил перебежавший к нам лейтенант с восемнадцатью солдатами 206-го итальянского пехотного полка, в ходе этого сражения мы потерпели ряд неудач, в результате чего создалась серьезная угроза Триесту.
Измена возле Карцано
Еще во время одиннадцатого сражения на реке Изонцо в руки итальянского Генерального штаба неожиданно попал план, открывавший перспективы на проделывание бреши в нашей обороне Южного Тироля и тем самым, возможно, на полное расстройство всей ее системы.
Наиболее удобным для итальянцев и самым опасным для оборонявшихся являлось направление, нацеленное прямо на Триент и открывавшее доступ вглубь нашей территории. Оно шло по долине в верхнем течении реки Брента, которую называют долиной Валь-Сугана.
